Я въ прискорбномъ смущеніи возвратилъ бумагу мистеру Франклину, не зная что ему сказать. До сихъ поръ (какъ вамъ извѣстно) я держался того мнѣнія, что полковникъ умеръ такъ же нераскаянно, какъ и жилъ. Не скажу, чтобъ эта копія съ завѣщанія заставила меня отступить отъ своего мнѣнія, но она все-таки поразила меня.
— Ну, сказалъ мистеръ Франклинъ, — теперь, прочтя собственное показаніе полковника, что вы на это скажете? Внося Лунный камень въ домъ тетушки, служу ли я слѣпымъ орудіемъ его мести, или возстановляю его въ истинномъ свѣтѣ кающагося христіанина?
— Едва ли можно оказать, сэръ, отвѣтилъ я, — чтобъ онъ умеръ съ отвратительною жаждой мщенія въ сердцѣ и гнусною ложью на устахъ. Одному Богу открыта истина. Не спрашивайте же меня.
Мистеръ Франклинъ сидѣлъ, вертя и комкая въ рукахъ выписку изъ завѣщанія, будто надѣясь этомъ пріемомъ выжать изъ нея правду. Въ то же время самъ онъ явно измѣнился. Изъ веселаго, живаго молодаго человѣка, онъ теперь почти безпричинно сталъ сдержаннымъ, важнымъ и задумчивымъ.
— Въ этомъ вопросѣ двѣ стороны, сказалъ онъ:,- объективная и субъективная. Съ которой начать?
Онъ получилъ нѣмецкое воспитаніе пополамъ съ французскимъ. Одно изъ двухъ до сихъ поръ владѣло имъ (какъ мнѣ кажется) на правѣ полной собственности. Теперь же (насколько я могъ догадаться) выступало другое. У меня въ жизни есть правило: никогда не обращать вниманія на то, чего я не понимаю. Я пошелъ по пути, среднему между объективною и субъективною сторонами. Попросту, по-англійски, я вытаращилъ глаза и на слова не вымолвилъ.
— Постараемся извлечь внутренній смыслъ этого, сказалъ мистеръ Франклинъ. — Зачѣмъ дядя мой завѣщалъ алмазъ Рахили? Почему бы не завѣщать его тетушкѣ?
— Ну, вотъ объ этомъ, сэръ, по крайней мѣрѣ не трудно догадаться, оказалъ я. — Полковникъ Гернкасль достаточно зналъ миледи, чтобы не сомнѣваться въ томъ, что она откажется отъ всякаго наслѣдства, которое перешло бы къ ней отъ него.
- Почему жь онъ зналъ, что Рахиль не откажется точно такъ же?
— Да развѣ есть на свѣтѣ, сэръ, такая молодая особа, что устоитъ противъ искушенія принять въ день рожденія подарокъ, подобный Лунному камню?
— Вотъ она субъективная точка зрѣнія, сказалъ мистеръ Франклинъ. — Это дѣлаетъ вамъ честь, Бетереджъ, что вы способны къ субъективнымъ взглядамъ. Но въ завѣщаніи полковника есть еще одна таинственность, до сихъ поръ не разъясненная. Какъ объяснить, что онъ даритъ Рахиль въ день ея рожденія съ тѣмъ условіемъ, чтобъ ея мать была въ живыхъ?
— Не желаю чернить покойника, сэръ, отвѣтилъ я: — но если онъ точно съ намѣреніемъ оставилъ наслѣдство, грозящее горемъ и бѣдами сестрѣ чрезъ посредство ея дочери, то это наслѣдство должно обусловливаться ея нахожденіемъ въ живыхъ, для того чтобъ она испытала эти муки.
— О! такъ вотъ ваше объясненіе его цѣли: это самое? Опять субъективное объясненіе! Вы ни разу не бывали въ Германіи, Бетереджъ?
— Нѣтъ, сэръ. А ваше объясненіе, если позволите узнать?
— Я допускаю, сказалъ мистеръ Франклинъ, — что полковникъ, — и это весьма вѣроятно, — могъ имѣть цѣлью не благодѣяніе племянницѣ, которой сроду не видалъ, а доказательство сестрѣ своей, что онъ умеръ, простивъ ей, и весьма изящное доказательство посредствомъ подарка ея дитяти. Вотъ объясненіе, совершенно противоположное вашему, Бетереджъ, возникшее изъ субъективно-объективной точка зрѣнія. Судя по всему, то и другое могутъ быть равно справедливы.