Она при мне и теперь, когда я пишу эти отроки; вот с нее копия на пользу вашу:
«В-третьих и в последних: дарю и завещаю племяннице моей, Рэйчел Вериндер, единственной дочери сестры моей Юлии, вдовы Вериндер, — если ее мать, упомянутая Юлия Вериндер, будет в живых к первому после моей смерти дню рождения вышеписанной Рэйчел Вериндер, — принадлежащий мне желтый алмаз, известный на Востоке под названием Лунного камня; единственно при том условии, если ее мать, реченная Юлия Вериндер, будет в то время находиться в живых. Притом желаю, чтобы душеприказчик мой передал алмаз или собственноручно, или через назначенное им доверенное лицо, в личное владение означенной племянницы моей Рэйчел в первый после смерти моей день ее рождения и, буде возможно, в присутствии сестры моей, вышеписанной Юлии Вериндер. Еще желаю, чтобы реченная сестра моя была поставлена в известность посредством точной копии с этого третьего и последнего пункта моего завещания, что я дарю алмаз дочери ее, Рэйчел, в знак охотного прощения зла, причиненного моей репутации в течение жизни поведением ее со мною; особенно же в доказательство того, что я, как подобает умирающему, прощаю обиду, нанесенную в лице моем офицеру и джентльмену в то время, когда слуга ее, по ее приказу, затворил мне дверь ее дома в день рождения ее дочери». Дальше следовало распоряжение на случай смерти миледи или мисс Рэйчел до кончины завещателя; в таком случае алмаз должен быть отправлен в Голландию, согласно с запечатанными предписаниями, первоначально хранившимися вместе с ним, а выручка от продажи должна быть прибавлена к сумме, уже оставленной по завещанию на кафедру химии при одном из северных университетов.
Я в прискорбном смущении возвратил бумагу мистеру Франклину, не зная, что ему сказать. До сих пор (как вам известно) я держался того мнения, что полковник умер так же нераскаянно, как и жил. Не скажу, чтоб эта копия с завещания заставила меня отступить от своего мнения, но она все-таки поразила меня.
— Ну, — сказал мистер Франклин, — теперь, прочтя собственное показание полковника, что вы на это скажете? Внося Лунный камень в дом тетушки, служу ли я слепым орудием его мести, или восстановляю его в истинном свете кающегося христианина?
— Едва ли можно сказать, сэр, — ответил я, — чтоб он умер с отвратительною жаждой мщения в сердце и гнусною ложью на устах. Одному Богу открыта истина. Не спрашивайте же меня.
Мистер Франклин сидел, вертя и комкая в руках выписку из завещания, будто надеясь этом приемом выжать из нее правду. В то же время сам он явно изменился. Из веселого, живого молодого человека, он теперь почти беспричинно стал сдержанным, важным и задумчивым.
— В этом вопросе две стороны, — сказал он, — объективная и субъективная. С которой начать?
Он получил немецкое воспитание пополам с французским. Одно из двух до сих пор владело им (как мне кажется) на праве полной собственности. Теперь же (насколько я мог догадаться) выступало другое. У меня в жизни есть правило: никогда не обращать внимания на то, чего я не понимаю. Я пошел по пути, среднему между объективною и субъективною сторонами. Попросту, по-английски, я вытаращил глаза и на слова не вымолвил.
— Постараемся извлечь внутренний смысл этого, — сказал мистер Франклин. — Зачем дядя мой завещал алмаз Рэйчел? Почему бы не завещать его тетушке?
— Ну, вот об этом, сэр, по крайней мере, не трудно догадаться, — сказал я. — Полковник Гернкасль достаточно знал миледи, чтобы не сомневаться в том, что она откажется от всякого наследства, которое перешло бы к ней от него.
— Почему ж он знал, что Рэйчел не откажется точно так же?
— Да разве есть на свете, сэр, такая молодая особа, что устоит против искушения принять в день рождения подарок, подобный Лунному камню?
— Вот она субъективная точка зрения, — сказал мистер Франклин. — Это делает вам честь, Бетередж, что вы способны к субъективным взглядам. Но в завещании полковника есть еще одна таинственность, до сих пор не разъясненная. Как объяснить, что он дарит Рэйчел в день ее рождения с тем условием, чтоб ее мать была в живых?
— Не желаю чернить покойника, сэр, — ответил я, — но если он точно с намерением оставил наследство, грозящее горем и бедами сестре через посредство ее дочери, то это наследство должно обусловливаться ее нахождением в живых, для того чтоб она испытала эти муки.