Семнадцатого числа тучи, по-видимому, снова рассеялись. Мистер Франклин и мисс Рэйчел вернулись к декоративным работам и казались по-прежнему друзьями. Если верить Пенелопе, то мистер Франклин воспользовался примирением, чтобы сделать мисс Рэйчел предложение, но не получал ни согласия, ни отказа. Дочь моя была убеждена (по некоторым признакам, которые передавать нахожу излишним), что молодая госпожа отклонила предложение мистера Франклина, отказываясь верить серьезности этого предложения, а потом сама втайне сожалела, что обошлась с ним таким образом. Хотя Пенелопа пользовалась большею фамильярностию у своей молодой госпожи, нежели горничные вообще, так как обе с детства почти вместе воспитывались, — все же я слишком хорошо знал сдержанный характер мисс Рэйчел, чтобы поверить, будто она выказала кому-нибудь свой образ мыслей. Сказанное мне дочерью в настоящем случае было, сдается мне, скорее тем, чего ей желалось, нежели действительно известным ей фактом.
Девятнадцатого числа случалось новое происшествие. Приезжал доктор. Его требовали для прописания рецепта одной особе, которую я имел случай представить вам на этих страницах, — именно второй горничной, Розанне Сперман.
Бедняжка, озадачив меня, как вам известно уже, на зыбучих песках, не раз озадачивала меня в течение описываемого мною времени. Пенелопино мнение, будто бы ее подруга влюбилась в мистера Франклина (мнение это дочь моя, по моему приказу, держала в строжайшей тайне), казалось мне по-прежнему нелепым. Но должно сознаться, что кое-что, замеченное мной и дочерью в поведении второй горничной становилось по крайней мере загадочным. Например, эта девушка постоянно искала встречи с мистером Франклином, тихо и спокойно, но тем не менее постоянно. Он не более обращал на нее внимания, чем на кошку: казалось, он не затратил ни одного взгляда на простодушное лицо Розанны. А у бедняжки все-таки пропал аппетит, а по утрам в глазах ее выступали явные признаки бессонницы и слез. Раз Пенелопа сделала пренеловкое открытие, которое мы тут же и замяли. Она застала Розанну у туалетного стола мистера Франклина в то время, как та украдкой вынимала розу, подаренную ему мисс Рэйчел для ношения в петличке, и заменяла ее другою, совершенно схожею, но сорванною собственноручно. После того она раза два отвечала дерзостями на мой благонамеренный и весьма общий намек, чтоб она была заботливее относительно своего поведения; а что еще хуже, она была не слишком почтительна и в тех редких случаях, когда с ней заговаривала сама мисс Рэйчел. Миледи заметила эту перемену и спросила меня, что я об этом думаю. Я старался покрыть бедняжку, ответив, что она, по моему мнению, просто нездорова; кончилось тем, что девятнадцатого, как я уже сказал, послали за доктором. Он сказал, что это нервы и сомневался в ее годности к службе. Миледи предложила ей попробовать перемену воздуха на одной из наших дальних ферм. Та со слезами на глазах упрашивала, чтоб ей позволили остаться, а я, в недобрый час, посоветовал миледи испытать ее еще несколько времени. Как показали дальнейшие происшествия, и как вы сами скоро увидите, это был худший из всех возможных советов. Если б я мог хоть крошечку заглянуть в будущее, я тут же собственноручно вывел бы Розанну Сперман из дому.
Двадцатого получена записка от мистера Годфрея. Он располагал сегодня ночевать в Фризангалле, имея надобность посоветоваться с отцом об одном деле. А завтра после полудня он с двумя старшими сестрами приедет верхом к обеду. При записке был изящный фарфоровый ларчик, презентованный мисс Рэйчел от любящего кузена с пожеланием всего лучшего. Мистер Франклин подарил ей просто браслет, не стоивший и половины того, что стоил ларчик. А Пенелопа тем не менее, — таково женское упрямство, — все пророчила ему успех.
Слава Богу, наконец-то мы дошли до кануна дня рождения! Надеюсь, вы признаете, что я на этот раз не слишком уклонялся от прямого пути. Радуйтесь! Я облегчу вас в следующей главе, и, что еще важнее, глава эта введет вас в самую глубь истории.
IX
21-го июня, в день рождения мисс Рэйчел, погода, с утра пасмурная, и переменчивая, к полудню разгулялась, а солнце выглянуло во всей красе.