Пользуясь шумом, производимым молодыми девицами, я имел возможность незаметно перешепнуться в прихожей с мистером Франклином.
— С вами ли алмаз, сэр? — спросил я.
Он кивнул мне головой и ударил себя по боковому карману сюртука.
— А индийцы? Не попадались ли где?
— Как в воду канули.
Затем он спросил, где миледи, и узнав, что она в маленькой гостиной, тотчас же отправился к ней. Но не прошло и минуты, как из гостиной раздался звонок, и Пенелопу послали доложить мисс Рэйчел, что мистер Франклин Блек желает о чем-то говорить с ней. Проходя через столовую полчаса спустя, я остановился как вкопанный, услыхав внезапный взрыв восклицаний несшихся из маленькой гостиной. Не могу сказать, чтоб это обстоятельство встревожило меня, потому что посреди шума я тотчас же различил неизменное протяжное «о-о» обеих мисс Абльвайт. Однако (под предлогом получения необходимых инструкций насчет обеда) я взошел в комнату, чтоб удостовериться, не произошло ли и в самом деле чего-нибудь серьезного.
Мисс Рэйчел стояла у стола как очарованная, держа в руках злосчастный алмаз полковника. Трещотки помещались подле нее на коленях, пожирая глазами драгоценный камень и восторженно ахая, всякий раз как он сверкал им в глаза новыми разноцветными огнями. На противоположном конце стола мистер Годфрей, как взрослый ребенок, восторженно всплескивал руками, тихо повторяя своим певучим голосом: «Как хорош! Как очарователен!» А мистер Франклин, сидя около книжного шкафа, пощипывал свою бороду и тревожно посматривал на окно, у которого стоял предмет его наблюдений — сама миледи, спиной ко всему обществу, и с завещанием полковника в руках. Когда я подошел к ней за приказаниями, она обернулась; лоб ее был наморщен, рот судорожно подергивался, и я тотчас же узнал фамильные черты.
— Зайдите через полчаса в мою комнату, — отвечала она. — Мне нужно сказать вам кое-что, — и с этими словами она вышла из гостиной. Очевидно было, что миледи находилась в том же затруднении, в каком находились и мы с мистером Франклином во время беседы нашей на песках. Она сама не умела определить, следовало ли ей упрекать себя за несправедливость и жестокость относительно брата, или наоборот видеть в нем злейшего и мстительнейшего из людей? Между тем как она пыталась разрешить эти два серьезные вопроса, дочь ее, непосвященная в тайну семейных раздоров, уже держала в своих руках подарок дяди.
Только что хотел я в свою очередь выйти из комнаты, как меня остановила мисс Рэйчел, всегда столь внимательная к своему старому слуге, который знал ее с самого дня ее рождения.
— Взгляните-ка сюда, Габриель, — сказала она, сверкнув предо мной на солнце своим драгоценным алмазом.
Господи помилуй! уж это и впрямь был алмаз! почти с яйцо ржанки! Блеск его уподоблялся свету луны во время ущерба. Всматриваясь в глубину камня, вы чувствовали, что его желтоватая пучина неотразимо притягивала ваш взор и затмевала собой все окружающее. Этот алмаз, который легко можно было держать двумя пальцами, казался неизмеримым, бесконечным как само небо. Мы положили его на солнце, притворили ставни, и он странно заблистал в темноте своим лунным сиянием. Не удивительно, что мисс Рэйчел была им очарована, и что кузины ее ахали. Алмаз околдовал даже меня, так что и я, подобно трещоткам, разинул рот и испустил громкое «о-о!» Из всех вас один только мистер Годфрей сохранил свое спокойствие. Держа своих сестер за талии и сострадательно посматривая то на меня, то на алмаз, он произнес наконец:
— А ведь это простой уголь, Бетередж, не более как простой уголь, дружище!
Цель его, вероятно, была научить меня, но он только напомнил мне о забытом обеде, и я заковылял поскорее вниз к своей команде. Я слышал, как мистер Годфрей сказал мне вслед: «Милый, старый Бетередж, я искренно его уважаю!» Удостаивая меня подобным изъявлением дружбы, он в то же время обнимал сестер своих и строил глазки мисс Рэйчел. Поистине неисчерпаемый источник любви! Мистер Франклин в сравнении с ним был настоящий дикарь.