Итак, начинаю по плану Пенелопы и прошу читателя заметить, что в среду утром, 24-го мая 1848 года, я был нарочно позван в кабинет миледи.
— Габриель, — сказала она, — вот новости, которые должны удивить вас. Франклин Блек вернулся из чужих краев. Он остался погостить на время у отца своего, в Лондоне, а завтра приедет к нам и пробудет здесь около месяца, чтобы провести с нами день рождения Рэйчел.
Имей я тогда шляпу в руках, я разве только из уважения к миледи не позволил бы себе подбросить ее к потолку. Я не видал мистера Франклина со времени его детства, проведенного в нашем доме. Изо всех знакомых мне шалунов и буянов, это был, по моему мнению, самый прелестный мальчик. В ответ на это замечание мисс Рэйчел сказала мне, что ей, по крайней мере, он до сих пор представляется лютым тираном, терзавшим кукол и загонявшим изнеможенных девочек веревочными вожжами.
— Я пылаю негодованием и изнемогаю от усталости, когда вспомню о Франклине Блеке, — сказала она в заключение.
Прочитав все это, вы, конечно, спросите меня, как это случилось, что мистер Франклин провел всю свою юность вне отечества? А вот как, отвечу я: отец его, по несчастию, был ближайшим наследником одного герцогства, не имея возможности доказать своих прав на него.
Короче сказать, вот как это случилось:
Старшая сестра миледи вышла замуж за знаменитого мистера Блека, одинаково прославившегося своим богатством и своим нескончаемым процессом. Сколько лет надоедал он судебным местам своего государства, требуя изгнания герцога, овладевшего его правами, и требуя своего собственного водворения на его месте; скольким адвокатам набил он кошельки и сколько других безобидных людей затормошил он, доказывая им законность своих притязаний, — я теперь решительно не в состоянии перечесть. Жена, так же как и двое из троих детей его, умерли прежде чем суды решали запереть ему дверь и не пользоваться больше его деньгами. Когда средства его уже окончательно истощились, а несокрушимый герцог преспокойно продолжал пользоваться своею властью, мистер Блек придумал отмстить своему отечеству за несправедливость, лишив его чести воспитать его сына.
— Как могу я довериться своим отечественным учреждениям, — говорил он, — после их поступка со мной?
Прибавьте к этому, что мистер Блек не любил вообще мальчиков, в том числе и своего собственного сына, и вы легко поймете, что это должно было привести к одному концу. Мистер Франклин был взят от нас и послан в страну таких учреждений, которым мог довериться его отец, в пресловутую Германию. Сам же мистер Блек, заметьте это, приютился в Англии, с целью усовершенствовать своих соотечественников, заседающих в парламенте и издать свой отчет по делу о владетельном герцоге, своем сопернике, — отчет, оставшийся и до сей поры неоконченным. Ну! слава Богу, рассказал! Ни вам, ни мне не нужно более обременять своей головы мистером Блеком-старшим. Оставим же его при его герцогстве, а сами примемся за историю алмаза.
Это вынуждает нас вернуться к мистеру Франклину, который послужил невинным орудием для передачи в наш дом этой несчастной драгоценности.
Наш прелестный мальчик не забывал нас и во время своего пребывания за границей. От времени до времени он писал то к миледи, то к мисс Рэйчел, иногда и ко мне. Перед отъездом своим он отнесся ко мне с маленьким дельцем: занял у меня клубок бичевы, и ножичек о четырех клинках и семь сикспенсов деньгами. С этой минуты я не видал их более, да и вряд ли когда-нибудь увижу. Письма его собственно ко мне заключали в себе только просьбы о новых займах, но я все-таки знал через миледи о его житье-бытье за границей, с тех пор как он стал взрослым человеком. Усвоив себе все, чему могли научить его германские учебные заведения, он познакомился с французскими, а затем с итальянскими университетами. По моим понятиям, они образовали из него нечто в роде универсального гения. Он немножко пописывал, крошечку рисовал, пел, играл и даже сочинял немного, вероятно, не переставая в то же время занимать направо и налево так, как он занимал у меня. Достигнув совершеннолетия, он получил наследство, оставленное ему матерью (семьсот фунтов в год), и пропустил его сквозь пальцы, как сквозь решето. Чем больше у него было денег, тем более он в них нуждался; в кармане мистера Франклина была прореха, которую никак нельзя было зашить. Его веселый и непринужденный нрав делал его приятным во всяком обществе. Он умел поспевать всюду с необыкновенной быстротой; адрес его всегда был следующий: «Европа, почтовая контора, удержать до востребования». Уже два раза собирался он к нам и всякий раз (извините меня) повертывалась какая-нибудь дрянь, которая удерживала его подле себя. Наконец, третья попытка его удалась, как известно из приведенного выше разговора моего с миледи. Во вторник, 25-го мая, мы должны были в первый раз увидать нашего прелестного мальчика в образе мужчины. Он был знатного происхождения, мужественного характера, и имел, по нашему расчету, двадцать пять лет от роду. Ну, теперь вы столько же знаете о мистере Франклине Блеке, сколько я сам знал до приезда его к вам.