При настоящем положении дел ответа на эти вопросы нечего было ждать ни от кого в доме.
Обшарив всю мебель в будуаре и ничего не найдя, наш опытный сыщик обратился ко мне с вопросом, знали слуги или нет, куда будет положен алмаз на ночь.
— Я знал это, сэр, — ответил я. — Самюэль, лакей, тоже знал это, потому что он был в зале, когда говорили о том, куда спрятать на ночь алмаз. Знала моя дочь, как она уже вам сказала. Она или Самюэль могли сообщить об этом другим слугам, или другие слуги могли слышать этот разговор через боковую дверь зала, которая могла быть открыта на черную лестницу. Как мне кажется, все в доме могли знать, где в прошлую ночь лежал алмаз.
Мой ответ представлял слишком обширное поле для подозрений инспектора, и он постарался сузить его, попросил меня охарактеризовать наших слуг.
Я тотчас подумал о Розанне Спирман. Но упоминать о ней сейчас было неуместно, да я и не желал направить подозрения на бедняжку, честность которой не подлежала никакому сомнению за все время ее пребывания у нас. Надзирательница исправительного дома говорила о ней миледи, как об искренне раскаявшейся и заслуживающей полного доверия девушке. Если полицейский офицер найдет причины подозревать ее, только тогда я обязан был сказать ему, каким образом попала она в услужение к миледи.
— Все наши слуги имеют отличные аттестаты, — ответил я, — и все заслужили доверие своей госпожи.
После этого мистеру Сигрэву оставалось только одно: самому приняться за дело и лично проверить репутацию наших слуг.
Их допросили одного за другим, и ни один из них не мог ничего открыть, хотя наговорили они, особенно женщины, очень много и весьма негодовали на запрещение, наложенное на их комнаты.
Следующий и последний шаг в следствии довел дело, как говорится, до кризиса. Полицейский офицер имел беседу (при которой я присутствовал) с миледи. Сообщив ей, что алмаз, должно быть, похищен кем-нибудь в доме, он просил позволения обыскать комнаты и сундуки слуг. Моя добрая госпожа, как великодушная и благовоспитанная женщина, не хотела позволить обходиться с нами, как с ворами:
— Я никогда не соглашусь отплатить таким образом за все, чем я обязана верным слугам, живущим в моем доме!
Полицейский офицер поклонился и бросил на меня взгляд, ясно говоривший: «Зачем же было призывать меня, если вы связываете мне руки таким образом?»
Как глава прислуги, я тотчас почувствовал, что по справедливости мы не имеем права злоупотреблять великодушием нашей госпожи.
— Сердечно благодарим ваше сиятельство, — сказал я, — но просим позволения поступить так, как надлежит в этом деле, и сами отдаем наши ключи. Когда Габриэль Беттередж подаст пример, — сказал я, останавливая в дверях инспектора Сигрэва, — остальные слуги последуют ему, ручаюсь вам. Вот вам прежде всего мои ключи!
Миледи взяла меня за руку и поблагодарила со слезами на глазах. Боже, чего не дал бы я в эту минуту, чтобы иметь право отколотить инспектора Сигрэва!
Как я и сказал, остальные слуги последовали моему примеру — весьма неохотно, разумеется, но все же согласившись со мной. Стоило поглядеть на женщин, когда полицейские рылись в их вещах! Кухарка так смотрела, словно хотела изжарить инспектора живьем на сковороде, а другие женщины — словно собираясь съесть его, как только он изжарится.
Обыск кончился, а алмаза, разумеется, не нашлось и следа. Инспектор Сигрэв удалился в мою комнату поразмыслить, что ему предпринять дальше. Он и его помощники были у нас в доме уже несколько часов и не подвинулись ни на шаг к открытию того, как и кем был украден Лунный камень.
Пока полицейский инспектор раздумывал в одиночестве, меня позвали к мистеру Фрэнклину в библиотеку. К моему невыразимому удивлению, не успел я взяться за ручку двери, как она вдруг открылась изнутри, и из комнаты вышла Розанна Спирман.
После того как библиотека была выметена и убрана утром, ни первой, ни второй служанке незачем было входить в эту комнату. Я тут же остановил Розанну Спирман и сделал ей выговор за нарушение домашней дисциплины.
— Что вам понадобилось в библиотеке в такую пору? — спросил я.
— Мистер Фрэнклин Блэк потерял наверху кольцо, — сказала Розанна, — и я ходила отдать его ему.