Шестнадцатого июня произошло событие, на мой взгляд, едва ли не лишившее мистера Фрэнклина последнего шанса.
Утром этого дня в дом явился незнакомый господин, говоривший по-английски с иностранным акцентом, и пожелал встретиться с мистером Фрэнклином по делу. Дело никак не могло быть связано с алмазом по двум причинам: во-первых, мистер Фрэнклин ничего мне о нем не сказал; во-вторых, он сообщил о нем миледи (полагаю, что уже после того, как этот господин ушел). Та, очевидно, обмолвилась дочери. В любом случае мисс Рэчел вечером у пианино сделала мистеру Фрэнклину суровый выговор насчет общества людей, в котором он вращался, и повадок, которых он набрался за границей. На следующий день – впервые! – украшение двери не продвинулось ни на шаг. Я заподозрил, что какая-нибудь неблаговидная история – с долгами или женщиной – увязалась по пятам мистера Фрэнклина с континента в Англию. Но это лишь мои догадки. Удивительно, но на этот раз меня оставил в неведении не только сам мистер Фрэнклин, но и миледи.
Семнадцатого, судя по всему, тучи снова рассеялись. Пара вернулась к украшению двери не меньшими друзьями, чем раньше. Если верить Пенелопе, мистер Фрэнклин воспользовался возможностью к примирению и сделал мисс Рэчел предложение, на которое она не ответила ни согласием, ни отказом. Моя дочь была уверена (по неким признакам и приметам, которыми я не стану вам здесь докучать), что юная госпожа отделалась от мистера Фрэнклина отказом поверить в серьезность его намерений, позже про себя пожалев о таком обращении. Хотя Пенелопа была близка с юной леди больше других горничных, ведь они практически с детства росли вместе, я все же слишком хорошо знал сдержанный характер мисс Рэчел, чтобы поверить, будто она настолько открыла свои тайные мысли кому бы то ни было. В данном случае я заподозрил, что моя дочь выдала желаемое за действительное.
Девятнадцатого произошло еще одно событие. К нам по вызову приехал врач. Его позвали прописать какое-нибудь средство второй горничной, которую я здесь уже упоминал, – Розанне Спирман.
Бедняжка, озадачившая меня у Зыбучих песков, преподнесла за время, о котором я пишу, немало новых загадок. Представление Пенелопы (которое, по моему указанию, она хранила в строгой тайне) о том, что такая же, как она, служанка могла влюбиться в мистера Фрэнклина, с самого начала выглядело абсурдным. Но должен признать: поведение горничной, которое я наблюдал сам и наблюдала моя дочь, все больше выглядело необъяснимым, если не сказать больше.
Девушка старалась то и дело попадаться мистеру Фрэнклину навстречу – очень ловко и незаметно, но преднамеренно. Он замечал ее не больше, чем кошку. Ему и в голову не приходило остановить взгляд на простом лице Розанны. Бедняжка окончательно потеряла и без того слабый аппетит, по утрам опухшие глаза подсказывали, что она не спала и плакала всю ночь. Однажды Пенелопа сделала нечаянное открытие, которое мы немедленно замяли. Она застала Розанну у туалетного столика мистера Фрэнклина, горничная тайком подменила розу, которую мисс Рэчел дала ему, чтобы носить в петлице, на другую – собственного выбора. Раз или два Розанна огрызалась, когда я безо всякого намека советовал вести себя поосторожнее, но что еще хуже, несколько раз не выказывала подобающего уважения, когда с ней случайно заговаривала мисс Рэчел.
Миледи тоже заметила перемену и спросила, что я об этом думаю. Я постарался прикрыть Розанну, сказав, что она, видимо, нездорова. Дело кончилось тем, что девятнадцатого, как уже упоминалось, послали за врачом. Врач сказал, что у Розанны не все в порядке с нервами и ее следует на время освободить от работы. Миледи для перемены обстановки предложила перевести ее на одну из ферм, далеко от побережья. Розанна со слезами на глазах просила и умоляла не удалять ее из дома, и в недобрый час я уговорил миледи позволить ей остаться. Как показали дальнейшие события и как вы сами скоро увидите, я не мог дать совета хуже. Имей я способность заглядывать в ближайшее будущее, я сам взял бы Розанну Спирман за руку и увел бы из дома.