И мы пошли. Впереди он — подобие шара, одетого в коричневый костюм, за ним я, едва поспевающий за бойкой походкой.
В класс мы не вошли — влетели. Борис Борисович сразу пробежал к доске, я проследовал на заднюю парту, попутно удивляясь — да в свой ли класс попал? Все чужие лица. И лишь усевшись, обведя взглядом каждого, понял: класс мой. Вон Тоня Чуркина, на первой парте Горохова, Столяров, у стены подремывает Павел Андреевич. Нет Орлова, Нечесова, всех девочек-камвольщиц Вали-Гали-Раи-Иды-Тани, нет ребят-каменщиков Фаттахова и Закирова, зато сидят у окна два взрословатых парня, один из них с приятным мужественным лицом архангельского помора, есть двое вертячих мальчишек из ГПТУ, еще некто с золотым зубом, молодой, лет двадцати будет, но уже бывалого вида, и с ним еще один, повзрослее, тюленем разлегшийся на парте.
Борис Борисович, ничему не удивляясь, бойко начал опрос. Двойки не ставил. Только говорил: «Садись! Читай!» «Эге, брат, да ты, видно, вон какой передовик, без двоек работаешь!» — подумал я. Борис же Борисович как из рога изобилия сыпал четверки, ставил их и во время объяснения: повторил за ним формулу — садись четыре; записал на доске — четыре, пересказал правило — четыре, не понимаешь, молчишь (больше всего это относилось к тюленеобразному парню и к его соседу с золотым зубом) — садись, читай. Объяснял Борис Борисович ясно, бойко, доходчиво, так что даже я, неспособный к физике, все понимал, а град четверок продолжал сыпаться до конца урока. Задание было дано вовремя, за повторение опять ливень четверок и одна пятерка Столярову.
И вот взгляд на часы, портфель — под мышкой, в коридоре послушно тарахтит звонок, а физика уже нет в классе.
Подошел к столу, взглянул в журнал, усыпанный четверками, и готов был умилиться. Двоек — ни одной, даже у Орлова откуда-то проглядывала четверка. Можно было умиляться. «Учись!» — подумал я и вспомнил: Борис Борисович имеет значок отличника, его улыбающаяся физиономия — на красной Доске почета в районо, рядом с пришибленной литераторшей Верой Антоновной, и я уже не раз слышал — ученики Бориса Борисовича любят, конфликтов с начальством у него не бывает, вообще все у него отлично, хорошо, лучше некуда…
После такой лавины доброты классному руководителю хотелось быть построже. Вот почему я решил безотлагательно опросить всех, кто не был на занятиях в прошлый раз, и приступил к делу.
— Ваша фамилия? — сказал я, подойдя к парню-тюленю, который, закрыв глаза, позевывал за партой.
Парень открыл глаза. Они были добрые и ленивые. Не в пример соседу с золотым зубом. У этого парня что-то слишком уж оценивающий взгляд.
— Мазин. А что?
— Потрудитесь встать, Мазин, когда с вами говорит классный руководитель.
— Откуда я знал… — Встал и оказался на голову выше меня, а рост у меня не маленький — сто восемьдесят.
— Конечно, как же вам знать, раз вы не были позавчера…
Парень по-тюленьи вздохнул.
— Я и в пятницу не был, — сказал он простодушно. — И в понедельник…
— ???!
— Откровенно? Ну, получка была… в пятницу. Голова болела…
— Сегодня не болит?
— Сегодня же четверг…
— А она у вас по пятницам, что ли?
— Не… — Парень опять вздохнул. — В пятницу все хорошо. В субботу вот, в воскресенье, в понедельник… Слесарь я… в гараже. Карбюраторщик тоже…
— Что ж, неужели у вас все так?
Мазин промолчал, зато за него ответил, слегка улыбаясь, сосед:
— Зачем же… Есть, конечно, которые без этого. — Он щелкнул себя по шее. — Должны быть. Да только что-то не видать…
Я поглядел на страницы, усыпанные отметками о пропусках, отказами и двойками, показал Мазину:
— Это как? Не беспокоит?
— А-а, — кисло сказал он. — Что я сделаю? Некогда учиться… Да и неохота… Заставляют… Завгар.
— А если бы не заставляли?
— А не заставляли, не учился бы… Неохота мне учиться. Из-за чего и дневную бросил. А уж как заставляли…
Качнув головой, я отошел от него. А он опять опустился на парту, зевнул и положил голову на руки.
«По крайней мере, хоть откровенно», — подумал я, даже не обескураженный этой прямотой, едва отличимой от издевательства. Ну и класс мне подсунули! И как ведь ловко. А золотозубый-то кто? Ага! Это же таксист… Ведерников.
— Девочки! У нас новый классный! Вместо мизгиря! Говорят — сухарь. Из военного училища… — влетела раскрашенная яркая девчонка с черными стрелками век. — Ой! — Глаза так и жгут, а губы смеются.