Когда мы снова очутились в саду, куда незнакомец проводил меня, не проронив ни слова, я спросил его, несколько успокоенный:
— Что это за машина? Откуда этот свет, эти видения?
Он подумал несколько мгновений и ответил:
— Вам известно, что некоторые теории сравнивают нашу жизнь с длинной дорогой. Дорога эта извилиста. За одним из ее поворотов стоит домик: вы его не видите, но тем не менее, он существует. Таково и наше будущее: все грядущее уже существует, только оно от нас скрыто. Я даю вам возможность видеть то, что спрятано за поворотом.
— Но воля? Но свободный выбор?
— Пустые слова!..
— Допустим… Но я все же не понимаю, как действует ваша машина.
— Это долго объяснять. Скажу только, что она улавливает движение атомов, комбинации которых предопределяют будущие события, и позволяет видеть их на 24 часа раньше…
На следующее утро все шло нормально до того момента, когда я собирался идти на службу. В этот миг в дверь постучались: это была консьержка, подавшая мне письмо. Как во сне, я его вскрыл и прочел: одна канадская фирма, с которой я состоял в долгой переписке по поводу службы, сообщала мне, что все затруднения были неожиданно устранены, что место для меня свободно и что я могу, если желаю, выехать в Канаду в ближайшие дни…
Весь день я провел дома в состоянии, близком к помешательству. Меня терзала не столько необходимость принять решение, от которого должна была перемениться моя жизнь, сколько сознание, что я действую, как автомат, что, несмотря на все мои колебания, мое решение уже принято, и что, как бы я ни ухитрялся, все равно я не в состоянии буду изменить ход событий…
Когда я пришел в себя, был уже вечер. Я почувствовал сильный голод, вышел на улицу и направился машинально в свой обычный ресторан. В тот момент, когда я брался за ручку двери, мой мозг пронзила неожиданная мысль: зачем мне мучиться над решением вопроса, раз оно уже известно моему незнакомцу? Он может показать мне будущее на 24 часа раньше: следовательно, я уже теперь могу узнать, приму ли я завтра канадское предложение, или же останусь в Париже…
Я повернулся и быстрыми шагами направился к дому неизвестного.
Незнакомец поджидал меня у калитки.
— Я знал, что вы придете. Пойдем наверх.
В том, что случилось со мной, когда мы снова очутились в темном коридоре — я до сих пор не отдаю себе отчета. Помню только, что во мне поднялась звериная злоба против этого человека, который шел впереди меня и нес с собой мою судьбу! О том, что он был только чтецом моего будущего, а не его творцом — я в этот момент не думал. В нем, в его бесстрастной фигуре, в его холодных глазах воплотилась для меня вся неумолимость рока. Мне показалось, что, уничтожив его, я разорву непреложную цепь событий и снова стану хозяином своей жизни. Повинуясь непреодолимому инстинкту, я схватил его сзади за шею и сжал изо всех сил пальцы. После короткой борьбы в потемках незнакомец, слабо защищавшийся, захрипел и рухнул на пол. Он был мертв…
Но моя злоба не утихала. Мне нужно было разбить проклятую машину! С трудом вспоминая путь, по которому мы вчера шли, я добрался до большой комнаты и зажег спичку. Кресло по-прежнему стояло посредине; над ним висела каска, от которой шли провода к матовому экрану. Я бросился к машине, намереваясь разнести ее в щепы, когда вдруг мое внимание было привлечено прямоугольником, белевшим на сиденье кресла: это была записка.
Развернув ее дрожащими руками, я прочел при мерцании догоравшей спички следующие слова:
«Сегодня вечером вы меня убьете. Я видел, как вы меня будете душить в коридоре».
Виктор Таддеус
ХИМИЧЕСКИЙ МАГНИТ
Впервые я встретил Скерменхивера, когда он жил в полуразрушенной хижине на взморье к северу от Нью-Йорка. Он был мне представлен однажды в городе нашим общим знакомым и сразу возбудил мой интерес; я думаю, меня поразил особый блеск его глаз. Ему было тогда около 35 лет; высокий, худощавый, с темными густыми волосами, низко падающими на лоб и спускавшимися на шею, он был одет в потертое пальто и вообще имел запущенный вид. Заметно было, что о нем никто не заботился. И все же это была личность, поражающая с первого взгляда. Несмотря на то, что он мало говорил, в каждом его слове чувствовался огромный ум, как бы переполнявший все его слабое, истощенное плохим питанием тело; идеи, казалось, кипели в нем ключом. Он понравился мне, и после первого визита я стал приходить к нему так часто, как только позволяло приличие, стараясь не злоупотреблять его гостеприимством. Последующие события придали особую живость воспоминанию о моих посещениях его хижины на взморье.