Пауза. Громадные часы воспользовались ею, чтобы шумно пробить двенадцать ударов. В столовую веселой гурьбой нагрянули замерзшие завсегдатаи и рассаживались по местам, шумно двигая стульями. В несколько мгновений комната была переполнена. Шум, гул голосов. Мой старичок поглядывал то туда, то сюда своими белесыми глазками, и в них мелькали тени непрестанного страха.
— Так как нам суждено далее ехать вместе, вы, вероятно, не откажетесь помочь мне в пути? — он выговорил это как заключение какого-то умственного процесса.
— Ах, черт возьми! — вырвалось у меня, и я не без симпатии подумал о той парочке карабинеров, которые задержали меня при выгоде из вокзала.
— Ведь дело в том… что карабинеры меня разыскивают… — продолжал стеклянный старичок теперь уже шепотом. — Об этом на днях даже было в газетах… А кроме того, поезд, сами понимаете, что это для меня… дверцы вагонов… страшная опасность! Вот взгляните, вчера утром, когда я закрывал дверцу…
И он осторожно вытащил из кармана свою таинственную отсутствующую руку и наполовину сдернул с нее перчатку. Я увидел крошечную исхудавшую кисть восковой белизны, трагическую кисть трупа, обратившегося в мумию, и мизинец на ней был отрезан до первого сустава, причем он очень напоминал стеклянную трубочку, в которой у нас принято продавать таблетки хинина.
— На счастье, у меня была коробка хинина, — заметил старичок, старательно натягивая снова толстую шерстяную перчатку, — я взял одну из трубочек, и она точно по мерке пришлась на мой мизинец… иначе прощайся с кровью… а при моей анемии…
Но в это мгновение бурно распахнулась входная дверь и появились карабинеры в своих мантильях на красной подкладке и с ружьями в руках.
Старичок вскочил и прижался спиной к стене. Его белесые глазки сверкали на бледном лице, а из перчатки сверкнуло дуло вытянутого револьвера.
— Не прикасайтесь ко мне! — взвизгнул он своим обезумевшим от ужаса голоском. — Не прикасайтесь! Ни с места или я стреляю… Стреляю, стреляю, стре…
Он не докончил этой третьей угрозы. Среди общей суматохи видно было, как вскочил гигант, как высоко в воздухе взлетел стул и с быстротой болида рухнул на тщедушную фигурку старичка. Раздался выстрел и вслед за ним серебристый звон, звон разбивающегося хрусталя.
Но блюстители порядка остались на своих местах невредимы. И все остальные в столовой тоже были целы и невредимы.
А старичок?
Виднелось лишь его громадное пальто с желтоватыми клетками. Оно рухнуло на землю, как воздушный шар после катастрофы.
А старичок?
Тут я заметил, что из-под пальто вытекает какая-то темная жидкость. Дернул за него и раздался звон, точно в мешке со стеклом. Приподнял одну из его пол и увидел груду осколков, многие обмотанные шерстью; что-то жидкое, темное, коричневое безмолвно вытекало из них.
Как это ни странно, стеклянный старичок оказался и впрямь стеклянным.
И поневоле (как вам правится это выражение «поневоле», но раз оно существует?..) поневоле приходилось сознаться, что если в этой столовой и был кто-либо сумасшедший, то это был отнюдь не старичок.
Ф. Энсти
ПРИКЛЮЧЕНИЕ СО СТЕКЛЯННЫМ ШАРОМ
Раньше, чем начать рассказывать о событии, которое многим покажется настолько странным, что они сочтут его почти, если не совсем, невероятным, будет не лишним указать, что я адвокат, практикующий уже несколько лет, и что я не считаю себя и, насколько мне известно, никто никогда не считал меня, — лицом с чрезмерно развитой фантазией.
Это было на святках, в прошлом году. Я шел домой из своей конторы в Новом сквере, в Линкольн-Инне, и по дороге зашел в магазин игрушек, намереваясь купить подходящий святочный подарок одному своему маленькому крестнику.
Как это бывает только в это время года, лавка была полна покупателей, и мне пришлось ждать, пока освободится кто-либо из приказчиков. Пока я ждал, мое внимание привлекла одна игрушка на прилавке передо мной.
Это был стеклянный шар величиной с обыкновенный апельсин. Внутри шара было изображение чего-то похожего на фасад замка; перед ним стояла фигура, державшая за ниточку маленький грушевидный воздушный шарик, выкрашенный полосами в красное и синее. Шар был наполнен водой, содержавшей белый порошок, который, когда воду приводили в движение, создавал впечатление метели в миниатюре.
Не могу объяснить своего поведения, свойственного разве только ребенку, иначе как тем, что мне нечего было делать в это время, и я занялся встряхиванием шара и созерцанием крохотных снежинок, плававших в жидкости. Я настолько увлекся, что совершенно забыл окружающее. Поэтому я не очень удивился, когда вскоре заметил, что хлопья снега падают на меня и тают на рукаве моего пальто. Передо мной были тяжелые ворота мрачного укрепленного здания, которое я сначала принял за Голловейскую тюрьму, хотя, как я мог так далеко забрести, было выше моего понимания.
Но, осмотревшись, я не увидел никаких признаков пригородных построек и убедился, что я как-то попал в местность, с которой я совершенно незнаком, очевидно, расположенную далеко за пределами метрополитена. Я решил, что самое лучшее будет постучать в ворота и спросить у привратника, где я и как пройти к ближайшей железнодорожной станции; но прежде, чем я мог выполнить свое намерение, в одной из створок ворот отворилась калитка, и показался старик почтенной наружности. Он был похож на обыкновенного привратника, но был в особенной ливрее, которую я счел ливреей сенешаля, хотя я никогда не видал сенешаля; но таково было мое впечатление. Кто бы он ни был, он, казалось, несомненно, рад был видеть меня.
— Добро пожаловать, прекрасный сэр, — сказал он высоким надтреснутым голосом, — истинно знал я, что моя несчастная госпожа не будет лишена защитника в своей тяжелой доле, хотя она почти оставила всякую надежду на ваш приход!
Я объяснил, что явился не по приглашению, но просто прохожий, который оказался в этих краях совершенно случайно.
— Это неважно, — ответил он, произнося слова на старинный лад, — раз вы все же пришли; ибо воистину, сэр, она тяжко нуждается в ком-либо, кто готов посвятить себя ее делу.
Я сказал, что я, как раз, по профессии юрист и что если, как я понял, его госпожа в каком-либо затруднении и желает моей помощи, то я вполне готов дать ей совет, какой только смогу, и выступить от нее, если ее дело таково, что это, по моему мнению, понадобится.