Женщина начала говорить еще в доме, и бурное словоизлияние продолжалось все время, пока она шла к Жоссу. Женщина была в годах, довольно грузная, она передвигалась, сильно прихрамывая, так что при каждом шаге ее резко заносило вправо. На ней были простое коричневое платье и чистый белый передник, о который женщина вытирала натруженные руки.
Горячо надеясь, что словесный поток свидетельствует о приветливом отношении к путникам, Жосс ответил:
– Я прибыл, чтобы увидеться с Брайсом Родербриджским. – И добавил, импровизируя: – Хочу выразить мое сочувствие по поводу смерти его жены.
Жесткое, обветренное лицо женщины, выражавшее оживленное любопытство, мгновенно обмякло, опечалившись.
– Да-да, – тихо пробормотала она. Потом глубоко вздохнула и повторила: – Да…
Жосс подождал. Может быть, мягко подсказать?
– Я приехал из Уинноулендз, – начал он, – и я…
– Этот несчастный старик! – воскликнула женщина. – Сначала Диллиан, затем Гуннора! Если эта двойная трагедия не сведет его в могилу, хотела бы я знать, что еще может свести его туда! Как он, сэр?
– Не в лучшем виде. Он…
– И лучшего вида уже не будет! Как не будет лучшего вида ни у кого из тех, кто имеет несчастье зависеть от него. Хозяина дома нет, – сказала она, резко возвращаясь к реальности. – Он уехал в Кентербери, сэр.
Никакого объяснения не последовало. «Да и в самом деле, разве она обязана объяснять?» – подумал Жосс, поэтому повторил с едва заметной вопросительной интонацией:
– В Кентербери?
– Да. Очистить свою душу перед святыми братьями, честно покаяться, принять наказание и заказать по ней мессу; да не оставит Господь ее душу.
– Аминь, – отозвался Жосс.
Интересно, за что Брайс должен понести наказание? Однако спрашивать об этом было рискованно – женщине могло показаться, что Жосс, если он действительно был в курсе дел своего «старого друга», должен был бы пользоваться большим доверием с его стороны.
– Осмелюсь предположить, после этого ему станет намного легче.
Женщина бросила на него быстрый взгляд, словно прикидывая, что он знает на самом деле и что всего лишь предполагает. После неловкой паузы, в течение которой глубоко посаженные глаза женщины с тревогой изучали его, она, судя по всему, приняла объяснения Жосса за чистую монету.
– Ну что ж, осмелюсь и я сказать то же самое, – неохотно согласилась она. – Никто не знает, как такие вещи влияют на человека, вот что я вам скажу.
Еще один долгий оценивающий взгляд. Жосс изо всех сил старался, чтобы выражение его лица было мягким и одновременно серьезным; именно так, он полагал, должен выглядеть огорченный друг семьи, который приехал, чтобы засвидетельствовать свое почтение.
Видимо, это убедило ее окончательно. Повернувшись к дому, она крикнула:
– Осси! Выходи оттуда! Живо!
Тут же на пороге появился парень – слишком быстро для того, кто занят каким-нибудь делом, а не подслушивает под дверью. Лет четырнадцати, долговязый, прыщеватый, с неряшливыми прядями засаленных волос, спускавшимися на низкий лоб, – воплощение ранней юности.
– Прими у благородного мужа животное, – приказала женщина. – И присмотри, чтобы оно было в порядке! – «Оно»! Судя по всему, женщине в голову не приходило задуматься, есть ли у лошадей пол. – А затем возвращайся к печке. И смотри там, чтоб не пригорело, иначе сам знаешь, кто будет чистить сковороду!
– Нет, Матильда, не знаю.
Глядя на Жосса, парень ухмыльнулся, и Жосс заметил, что один из его передних зубов сломан и потемнел; несомненно, вскоре он будет причинять мучения, если уже сейчас не начал болеть. Жосс спешился и отдал парню поводья.
Затем, резко кивнув, словно говоря: «Проходите сюда», Матильда провела Жосса в прохладную залу родербриджской усадьбы.
– Может, выпьете немного эля, сэр? – предложила она, направляясь к длинному столу, на котором наготове стоял оловянный кувшин, прикрытый тряпицей. Гостеприимный дом.
– Да, благодарю.
Матильда наполнила кружку, поднесла и постояла рядом, наблюдая, как Жосс пьет.
– Такая духота сегодня, – заметила она. – Вы издалека?
«Хочет разузнать побольше», – отметил про себя Жосс.
– Прошлой ночью я остановился в Ньюэндене.
– Гм… И что, нашли там место, где можно преклонить голову без того, чтобы на нее сразу же забрались насекомые? – Жосс не успел ответить, как Матильда задала новый вопрос: – Вы хорошо знали мою леди Диллиан?
– Я не знал ее, – честно ответил Жосс. – Я знал Гуннору. – А вот это было уже не столь честно. По сути, это было совсем нечестно.
– Гуннору… – Матильда задумчиво кивнула. – А ведь Гуннора-то ушла в монастырь, вот ведь как.
– Да, в аббатство Хокенли. Я знаю его аббатису. – По крайней мере, хоть это было правдой. – Сюда я приехал прежде всего для того, чтобы обсудить с сэром Алардом вопрос о погребении тела его несчастной дочери.
– Ага! И он наверняка ответил вам: «Делайте что хотите», – воскликнула Матильда с обезоруживающей проницательностью.
– Да, примерно, – согласился Жосс. А затем наугад сказал: – Как печально, что они так и не помирились до того, как она умерла.
– Да уж, да уж. – Похоже, он взял правильное направление. – Никому не следует умирать в раздоре с родней, сэр, не правда ли?
– Несомненно, – рассудительно подтвердил Жосс.
– И заметьте, не то чтобы вина целиком лежала на нем. Гуннора была трудной девочкой. Не хотела бы я взять на себя заботу о ней, нет, не хотела бы. А вот Диллиан была другая. – Морщинистое лицо женщины смягчилось.
Жосс подумал, что Матильда была в той стадии оплакивания, когда человеку крайне необходимо безостановочно говорить об усопших и возносить им хвалы, как если бы это могло иметь вес в деликатном деле последнего суда. Такие разговоры – словно нескончаемая молитва о тех, кто пребывает в Чистилище.
Но он пришел не для того, чтобы обсуждать Диллиан. Во всяком случае, не только ради этого.
Когда Матильда остановилась, чтобы перевести дух – а делала она это не слишком часто, – Жосс кротко спросил:
– Гуннора была… – дай подумать… – на два года старше?
– На четыре. – Матильда проглотила наживку. – Но, полагаю, вы дали бы еще больше. Как посмотреть, ее и пожилой можно было назвать. Не забывайте, тяжелые обязанности легли на нее очень рано, ведь ее мать умерла, когда она была совсем девчонкой.
– Да, – произнес Жосс, кивнув так, будто все об этом знает. – Для юной девушки всегда нелегко потерять мать.
– То-то и оно. – Матильда доверительно наклонилась к нему. – Она была странным ребенком, даже до того, как это случилось. И она никогда не позволяла отцу баловать себя, не то что ее сестра. Я не удивилась бы, если бы узнала, что она винила его и его богатство за смерть матери. То есть, это было бы понятно. Леди Маргарет не следовало рожать второго ребенка, но – что уж тут поделаешь! – мужчине нужен наследник, вот и все дела. Только родился не сын. Родилась Диллиан. – Матильда глубоко вздохнула. – Диллиан никогда не винила его, но, с другой стороны, когда умерла мать, она была совсем маленькой, ей еще и года не исполнилось. Диллиан вообще не помнила леди Маргарет, она знала мать только по рассказам. А вот Гуннора явно винила отца, раз уж она взялась отвергать все, что бы от него ни исходило. По этой же причине, ясное дело, она отказала и сэру Брайсу. Во-первых, предложение опять шло от отца – а на такое она никак не могла согласиться, – во-вторых же, для нее вроде как ничего не менялось. То она была дочерью богача, а то стала бы женой богача. Но ведь именно это, как она полагала, и свело в могилу ее несчастную мать!
Да. Объяснение звучало убедительно. Впрочем, из уст столь наблюдательной женщины иного и не могло прозвучать.