Жосс достиг поместья Родербридж и въехал во двор. На этот раз его встретила не Матильда, а неизвестный темноволосый мужчина. Он был хорошо одет – простая, но явно приличного качества туника, добротные шоссы, крепкие башмаки. Мужчина походил на Брайса, но если на голове Брайса отчетливо выделялась белая прядь, волосы этого человека были сплошь темными.
«Это, наверное, его брат. Как же его зовут? Ах, да, точно так».
– Добрый день, мой господин Оливар, – заговорил Жосс. – Я прибыл по приглашению вашего брата Брайса. Я – Жосс Аквинский. Он послал за мной в аббатство Хокенли, где я проживаю с монахами в долине, и…
Темноволосый человек улыбнулся.
– Я знаю, кто вы, – перебил он. – Пожалуйста, сэр Жосс, входите. Осси присмотрит за вашим конем. Осси!
У паренька было тяжелое утро, подумал Жосс. Осси появился из конюшни с метлой в руках, кивнул Жоссу и увел его коня. Темноволосый мужчина подождал, пока с этим будет покончено, затем повернулся к Жоссу.
– Заходите. После дороги вам нужно освежиться.
Он поднялся по ступеням в залу и, поведя рукой, указал на кресло, где Жосс сидел раньше, когда говорил с Матильдой. Служанки нигде не было видно. Скорее всего, с возвращением домой хозяина и его брата у нее прибавилось дел на кухне.
– Имеете ли вы какое-нибудь представление, мой господин Оливар, почему ваш брат хотел меня видеть? – спросил Жосс, скорее для того, чтобы поддержать разговор, чем из желания что-либо узнать. И так ясно, что, раз Брайс послал за Жоссом, он, вне всякого сомнения, вот-вот появится и все объяснит лично.
Темноволосый мужчина снова улыбнулся, будто развеселившись от какой-то известной только ему шутки. Предложив Жоссу кружку эля, он сказал:
– Я думаю, сэр Жосс, что должен развеять заблуждение, в котором вы каким-то образом очутились. – Мужчина поднял кружку, сделал глоток и пояснил: – Я не Оливар, я – Брайс.
В ту же секунду у Жосса возникло глупое желание возразить: нет, неправда, не может быть, я видел Брайса у реки, он был в глубочайшей печали после смерти своей юной жены!
Жосс сдержался. Совершенно ясно, что он совершил ошибку. Пришел к поспешным выводам, исходя из чисто случайного наблюдения. Глупец!
Но если перед ним действительно Брайс, то кем же был тот рыдающий человек? Жоссу бросилось в глаза их несомненное сходство. Вполне вероятно, что они братья.
– Примите мои извинения, мой господин Брайс.
Брайс покачал головой, все еще улыбаясь.
Жосс продолжил:
– Если вы не сочтете это дерзостью, могу я спросить, похож ли на вас ваш брат Оливар?
– Все говорят, что похож, хотя, признаться, сам я этого не вижу. Но, как бы там ни было, мы оба темноволосые. Только у него седая прядь, вот здесь. – Брайс провел рукой над левым ухом. – Она появилась, когда ему было пятнадцать лет. Мы с ним охотились, и он неудачно упал с лошади. Лекарь говорил, что седина – результат нервного потрясения, но я всегда сомневался в этом. Нужно нечто большее, чем падение с лошади, чтобы потрясти нервы моего брата, сэр Жосс.
– Ах… Ох… Да, понимаю… – Жосс напряженно размышлял, стараясь, чтобы его междометия и реплики не звучали невпопад. Человек, который легко переносит встряски? Возможно, да, если речь идет о физической выносливости. Но мужчина, которого Жосс видел у реки, несомненно, был потрясен. Он горевал так сильно, что, казалось, никогда не найдет утешения.
Похоже, сердце Оливара Родербриджского разрывалось от тайного горя, о котором не знал даже его старший брат.
– Я попросил вас нанести мне визит, – сказал Брайс, – в связи с тем, что я хотел бы сделать пожертвование аббатству Хокенли.
– Вы? – с некоторым усилием Жосс собрался с мыслями.
– Да. Я собирался нанести визит аббатисе Элевайз, но здесь, в Родербридже, есть дела, требующие моего присутствия, а я и так уже отсутствовал некоторое время.
– Понимаю.
– Я был у святых братьев в Кентербери, – продолжал Брайс. – На меня наложили епитимью.
– Да, я знаю. – Жосс почувствовал необходимость признать это. Не было смысла заставлять этого человека и дальше наказывать себя, сообщая подробности постороннему.
Но, оказалось, Брайс хотел рассказать о себе.
– Я действительно любил Диллиан, – произнес он, подавшись вперед и устремив на Жосса взгляд карих глаз. – У нас были трудности, как бывает, вне всякого сомнения, у каждой вступившей в брак пары. Вы женаты? – Жосс покачал головой. – Порой Диллиан была своенравной и слишком легкомысленной, она не обращала внимания на действительно важные вещи. Но я тоже виноват. Осмелюсь сказать, что я был слишком стар и серьезен для нее, да пребудет с ней Господь, и признаюсь, что я не всегда был к ней добр.
Он рассказывает свою историю, подумал Жосс, с легкостью, которая предполагает признание вины. Если так, эти рукоприкладствующие монахи делают свою работу хорошо.
– Как мне говорили, она умерла от несчастного случая, – заметил Жосс.
– Да, от несчастного случая. Я знаю. Но именно мой опрометчивый и поспешный гнев довел ее до этого. Я исповедался и принял епитимью. – Брайс мрачно улыбнулся, словно вспомнил что-то неприятное. – Знающие люди сказали мне, что посыпать и дальше голову пеплом – все равно что потакать собственным слабостям. Поэтому мне следует только носить власяницу по воскресеньям.
На этот раз его улыбка была открытой и непринужденной. Может быть, Брайс намеренно старался очаровать собеседника, подумал Жосс, хотя он не мог не признать, что Брайс пришелся ему по душе. К тому же, если лорд Родербриджский добыл прощение самого Господа за то, что послужил причиной трагической смерти жены, то кто такой Жосс, чтобы продолжать осуждать его?
– Вы говорили о даре аббатству, – напомнил он.
– Да. Я объяснял, почему я попросил вас приехать ко мне. Я действительно не в состоянии отправиться в Хокенли, но вряд ли это достаточный мотив для того, чтобы я мог просить аббатису прибыть сюда. Поэтому, сэр Жосс, я и обратился к вам.
Это было разумно.
– У меня нет никаких возражений, – ответил
– Хорошо. В этом случае давайте перейдем к делу. Покойная сестра моей жены, Гуннора из Уинноулендз, получила бы большую часть состояния ее отца, если бы она и старик прожили немного дольше. Он лишил ее наследства, когда она ушла в Хокенли. Алард хотел, чтобы Гуннора вышла замуж за меня – это был бы удачный союз, обе семьи видели в нем выгоду, и я не был против. Но она не приняла меня, сэр Жосс. Каждому, кто был готов ее выслушать, она кричала, что для нее жизнь монахини предпочтительнее брака со мной. В каком-то смысле она очернила мое имя. По крайней мере, я воспринял это именно так. Но у нее были на то свои причины.
Брайс говорил легко, и Жосс не заметил ни малейшего намека на обиду или возмущение.
– Именно этим она объяснила свой уход в монастырь, – пробормотал он, обращаясь отчасти к самому себе. – Видит Бог, она могла придумать что-нибудь поосновательнее. Алард сделал своей наследницей Диллиан, – теперь он снова обращался к Жоссу, – но когда Диллиан погибла, Аларду пришлось опять задуматься о завещании. Сначала он назначил наследниками племянницу Эланору и ее глупого мальчишку-мужа, но мне сказали, что Алард готовился переменить это решение. Думаю, вполне вероятно, что даже после смерти Гунноры он передал бы часть своего состояния Хокенли. Однако вмешалась смерть, и его неисправленное завещание осталось в силе. Все унаследует Эланора. Хорошие новости ожидают ее по ее возвращении из гостей!
Здесь, в Родербридже, еще не знали о смерти Эланоры. Да и на самом деле, как они могли бы узнать, если для всего мира второй жертвой в Хокенли была новенькая по имени Элвера? Кто же, подумал Жосс, унаследует состояние Аларда? Милон, коль скоро он был мужем Эланоры? Но разве уже утратил силу древний закон, дошедший до нас из далекого прошлого, что преступник не может извлечь выгоду из своего преступления?