Перед входом конюх озабоченно исследовал свой табун, отгонял насекомых, наводил лоск на запылившиеся чешуйки. Все пять животных были в превосходной форме, ростом по плечо среднему человеку. Массивные ноги, крупные туловища, тяжелые клинообразные головы. С клыков, по обычаю специально удлиненных и загнутых вверх, свисали золотые кольца. Чешуя была украшена ромбовидным узором, у всех разным: багряный с зеленью, оранжево-черный, красно-голубой, розовый с коричневым, серебристо-желтый.
Добежав до конюха, Тиссель остановился, перевел дух и потянулся к киву[1] — но заколебался. Можно ли считать эту встречу случайной? Тогда зачинко? Но как изложить его просьбу сухим, казенным тоном? Лучше уж кив. Он взял первый аккорд — и обнаружил, что по ошибке заиграл на ганге.
Тиссель виновато — под маской — улыбнулся: да уж, близкими друзьями их с конюхом никак не назовешь. Ладно! Некогда перебирать инструменты. Будем надеяться, что этот конюх флегматик.
Тиссель взял второй аккорд и, играя настолько убедительно, насколько позволяли ему волнение, одышка и неискусность, пропел:
— Сээр Конюх, я безмерно нуждаюсь в резвом скакуне. Позвольте его из вашего стада избрать.
На конюхе была непонятная Тисселю маска: сложное сооружение из блестящей коричневой ткани с серыми кожаными складками; высоко на лбу располагались два больших ало-зеленых шара. Конюх долго, не отрывая взгляда смотрел на Тисселя. Затем он медленно, явно подчеркивая свой выбор, прикоснулся к стимику[2], умело извлек из него ряд великолепных трелей (Тиссель не сумел уловить их смысл) и пропел:
— Сээр Лунный Мотылек, боюсь, мои лошадки не подойдут такой персоне знатной!
Тиссель, по-прежнему играя не ганге, с горячностью возразил:
— Они как раз подходят; я спешу и с благодарностью приму любую.
Играя все быстрее и громче, конюх запел:
— Сээр Лунный Мотылек! Грязны и тощи кони. Мне лестно, что до них вы снизошли. Я недостоин столь высокой чести. И к тому же, — тут раздался ледяной звон кродача[3], — никак я не припомню: что за приятель и соратник старый бренчит на ганге столь бесцеремонно?
Намек ясен — животное он не получит. Тиссель развернулся и со всех ног бросился к космопорту. За спиной слышалось клацанье химеркина. Звал ли конюх своих рабов или потешался над Тисселем — выяснять было недосуг.
Прежний Представитель Консульства Внутренних Планет на Сирене был убит в Зундаре. В маске Молодца из Таверны он осмелился приставать к девице, украшенной лентами Экваториальных Отношений. Этот промах стоил ему головы, которую отрубили Красный Демиург, Солнечный дух и Волшебный Шершень. Эдвера Тисселя, недавно окончившего Институт, назначили его преемником и дали три дня на подготовку. По натуре рассудительный и осторожный, Тиссель воспринял новое назначение как вызов. С помощью гипноза он выучил сиренийский язык и нашел его довольно легким. Затем он принялся за Журнал Всеобщей Антропологии, где прочел следующее:
Население прибрежных районов Титаника отличается крайним индивидуализмом — возможно, потому, что, из-за весьма благоприятных условий жизни коллективная деятельность не приносит никакой выгоды. В языке тех мест, соответственно, отражено настроение индивидуума, его эмоциональное отношение к ситуации. Фактическая информация воспринимается как нечто вторичное. Более того, на этом языке не говорят, а поют, причем под аккомпанемент маленьких инструментов. В результате бывает очень сложно выяснить что-либо у жителя Фана или закрытого города Зундара. Вместо фактов вас начнут потчевать изысканными ариями и поразительно виртуозной игрой на том или ином из музыкальных инструментов. Таким образом, приезжий, дабы избежать всеобщего и полного презрения, должен научиться выражать свои мысли на местный манер.
Тиссель сделал пометку в записной книжке: «Раздобыть маленький музыкальный инструмент и инструкцию к нему» — и продолжал читать:
Климат на Сирене мягкий, и пищи повсюду и в любое время вдоволь, даже с избытком. Поэтому всю нерастраченную национальную энергию и массу свободного времени, население посвящает усложнению. Все здесь усложнено самым причудливым образом: Сложное искусство местных мастеров (пример тому — изысканные резные панели, какими украшены плавучие дома-ковчеги); сложная символика, выражаемая в масках, которые носят все жители; сложный полумузыкальный язык, восхитительно передающий тончайшие оттенки чувств и настроений; и, наконец, надо всем этим — фантастическая сложность межличностных отношений. «Престиж», «лицо», «мана», «репутация», «слава» — на сиренийском языке эти понятия объединены словом «хорра». У каждого — своя лишь ему присущая хорра. Если, к примеру, человеку необходимо жилище, то лишь хоррой определяется, станет ли он хозяином роскошного плавучего дворца, изукрашенного драгоценными камнями, алебастровыми фонарями, переливчатым фаянсом и резным деревом, либо ему снисходительно укажут на жалкую заброшенную лачугу на плоту. На Сирене нет никаких средств расчета; единственная твердая валюта тех мест — хорра.
1
Кив — пять рядов эластичных металлических полос, по четырнадцать в каждом ряду. Звук извлекается путем прикосновения к полосам, перебирания или скручивания их.
2
Стимик — три трубки, похожие на флейту и снабженные клапанами. Большой и указательный палец сжимают мешочек, проталкивая воздух сквозь мундштук; остальные пальцы движутся по регистру. Инструмент хорошо приспособлен для выражения прохладной отстраненности и даже неодобрения.
3
Кродач — небольшой квадратный резонатор со струнами из просмоленных кишок животных. Играющий дергает струны ногтями или ударяет по ни подушечками пальцев, извлекая спокойные, холодные звуки. Используется также как инструмент оскорбления.