— Зачем — горушка? Дом у меня там собственный об одну светелку, прикупил я вовремя. Торчит над городом, как поганка на тонкой ножке, вход заколочен, окошки узенькие. Гляди себе сверху, сколько влезет, ни единая душа и не приметит.
— Под твою ответственность! — строго проговорил командор, уже понимая, что слова лишние: уж чего-чего, а ответственности у бродячего менестреля было не более чем у бездомного пса.
Харр по-Харрада вздохнул и с убитым видом протянул принцессе руку.
20. Два талисмана
Узенькое, точно бойница, окошко располагалось на уровне пола, и мона Сэниа, бросив куртку на пыльные доски, устроилась на ней, с хорошо скрываемым равнодушием обозревая раскинувшиеся внизу плоские крыши чужедальнего становища, зеленеющего, точно весенний огород. Зелень, действительно, была повсюду: в кадках и горшках по краям крыш, вьюнками — по стенам, даже из окон торчала щетинистая поросль, точно волосы из ноздрей у тролля. Глянцевитые плитки, которыми были крыты ближайшие строения, перила, даже статуи на одном из домов — все приятно отливало теплыми нефритовыми тонами.
Неплохо бы и на Игуане завести такое.
В кривых проулочках время от времени проскальзывали тени, тоже зеленоватые; прохожие жались к стенкам, торопливо перебегая от дома к дому. И — неестественная тишина, ни топота стражников, ни говора толпы, ни лошадиного ржания.
— Впечатление такое, будто город замер, точно завороженный, — заметила принцесса. — Здесь всегда так? Харр! Ты хоть в окно погляди!
— Нагляделся. — Харр, присевший на какой-то узел с тряпьем посреди светелки, даже не шелохнулся.
С тем же отрешенным видом, что и в первые дни после своего возвращения с Ала-Рани, он теперь ждал только, когда же, наконец, его отпустят на родимую Тихри, чтобы больше никогда, никогда, никогда не вспоминать об этой проклятой земле, по которой когда-то ступали узенькие сандалии с алыми ремешками.
Мона Сэниа угадала его тоскливое нетерпение, нахмурилась: уж если кому и было невтерпеж, так это ей самой. Не разглядывать же этот пришибленный городишко она сюда прилетела, в самом деле! Сейчас ей нужно было только быстренько приметить побольше всяких подробностей, о которых можно будет по возвращении повествовать добрый час, а то и больше.
— Ты бы все-таки рассказал мне, чьи дома гут внизу. Потом и отпущу.
Менестрель вздохнул так, что из-под потолка сорвался клок паутины и, призрачно колеблясь, закружил в воздухе, подхваченный сквозняком.
— А один хрен, все они зеленюкой заросшие, внутрь не проглянешь. А отличка у них проста: с телесами окамененными поверху — это аманта стенового; с елками шипастыми — лесового. Подале, где крыша гнутая, точно спина у горбаня, хоромина гостевальная для пришлых менял купецких. А вот прямо под низом у тебя — да ты высунь-то голову, не робей — то и есть рокотанщикова домина. Ишь, красотой велел себя окружать несказанной, козлина трухлявый, а вот теперь остался один как перст, даром, что ему мудродейка напророчила еще тридцать лет без единого году… Да ты вот в покрывальце какое закутайся — барахла-то я натаскал сюда немеряно — да по становищу и поброди, чать не обидят.
Было очевидно, что толку от него больше ни малейшего не добьешься.
— Ладно, — сказала мона Сэниа. — Лети себе на все четыре стороны.
— Зачем — на четыре? Мне бы в степь мою родимую, строфионами потоптанную. Где ж еще лучше забыться, как не в травушке духмяной?
— Да, да, — рассеянно отвечала принцесса, как-то ненароком отмечая, что никакой особой красоты в этом домике, что располагался прямо под окошком, сверху не наблюдалось: перильца зеленые, башенка самая обыкновенная посреди крыши. Честно говоря, даже убого…
А вот это уже интересно:
— Смотри-ка, Харр, а от твоего рокотанщика кто-то выходит!
Не дождавшись ответа, она обернулась. Так. Воспользовался ее разрешением и поспешил унести ноги. И даже не попрощался — да какой спрос с вечного бродяги! Теперь и ей следовало поторопиться, но неистребимое любопытство заставило ее еще раз глянуть вниз. Харр ведь сказала, что рокотанщик теперь одинок. Выходило — нет.
Закутанная с ног до головы в пестрое покрывало дородная фигура вышеупомянутому козлу принадлежать никак не могла. Судя по плавным, хотя и торопливым движениям — дама состоятельная, не просто служанка. Между прочим, направляется прямо сюда, к Харровой «поганке», опасливо хороня под одеждами что-то не слишком объемистое, но, несомненно, ценное. Вот пропала из вида — зашла под входной навес.
Внизу стукнуло, натужно заскрипело; судя по гулким шагам, незнакомка вошла. А ведь стоит ей подняться, застать незваную гостью, и визгу будет на все становище… Ни секунды не раздумывая, мона Сэниа уже была на пустынной улочке. На всякий случай глянула наверх.
Округлая каменная башня с редкими окнами-бойницами круто вздымалась вверх, увенчанная широкой нашлепкой, на которой и гнездилась та продуваемая всеми ветрами светелка, где они с Харром сидели всего минуту тому назад. Разглядывать эту «поганку», как величал ее сам хозяин, времени не было, и принцесса острожно двинулась вокруг башни. Ага, дверь. Доски прибиты крест-накрест, но, оказывается, только для вида: сквозь образовавшуюся щель видна пестрая ткань, слышится торопливое шебуршание. Мона Сэниа стукнула костяшками пальцев по доске — все стихло.
— Не скажешь ли ты мне, добрая женщина… — начала она, и тут же дверь и грохотом распахнулась настежь:
— Пошла прочь, побируха!
М-да. Юрг как-то заметил, что это только на первый взгляд контакт между женщинами устанавливается гораздо легче, чем между мужчинами.
— Я ищу ворожейку, у которой можно купить амулет приворотный, — сколь возможно миролюбивее проговорила принцесса. — Вот и подумала, не живет ли она в дому сем диковинном…
— Не водилось тут отродясь мудродеек, мой это дом, мой, господином моим Гарпогаром завещанный!
Мона Сэниа с изумлением разглядывала незнакомку, замершую на пороге с видом дикой кошки, защищающей вход в свое логово. И глаза кошачьи, желтоватые. Какие-то узелки прижаты к груди. Молода, несмотря на пышные, не девичьи формы. Была бы даже миловидна, если бы не волосы, прямо от переносицы рыжим мыском перекрывающие лоб. И сколько же на ней понавешено…
Неужели — Махида? Тогда просто бесчеловечно будет не открыть ей, что жив-здоров ее ненаглядный. Но расспросов тогда посыплется видимо-невидимо, а ей ведь надо торопиться. Значит — не сейчас, через день-другой она сюда вернется, когда все окончательно выяснится на Невесте.
Только вот почему она назвала менестреля Гарпогаром?
Принцесса машинально дотронулась до хрустального колокольчика, висевшего у нее на шее — безотказный амулет верно служил ей во всех странствиях, позволяя воспринимать чужую речь как свою.
— А почему…
Договорить она не успела — Махида, как коршун, ринулась на нее, вцепилась в отвороты куртки и рывком втащила в дом. Захлопнула дверь.
— Отвечай, курва гололобая, отколь на тебе Гарпогаров ожерелок? Поперед м'сэймов на дно прорвы спустилась, мертвяков обобрала?
Принцесса спокойно перехватила ее руки, развела в стороны — как-никак не встречала она еще женщины, способной с ней силой меряться.
— Уймись, — проговорила она хладнокровно, — ожерелий таких целый десяток. Вся наша дружина в них.
Она намеренно не сказала: «моя», чтобы избежать лишних вопросов. Но Махида, поняв ее по-своему, недоверчиво прищурилась:
— Врешь. Чтобы господин мой Гарпогар бабу под свое начало принял… Да и не одного вы племени: и рожей ты не по-евоному светла, и пальцев-то на руке поболее.
— Глазастая ты, Махида, — усмехнулась принцесса. — Ну, гляди тогда: у кого ты еще такой меч видала?
Трудно сказать, что произвело большее впечатление: точно угаданное имя или сверкнувшее голубой сталью драгоценное оружие, но только в следующий миг Махида уже лежала у ног растерянной джасперянки, торопливо срывая с себя бесчисленные ожерелья, запястья и наушные цепочки.