– Сириус, – устало протянул Римус, потерев ладонью глаза. – Что, блять, происходит в твоей дурной голове?
– Да все заебись, – непринуждённо бросил он, ухмыльнувшись самому себе. – Розы красные, фиалки синие, а дальше ты уже сам придумай все это поэтическое дерьмо.{?}[«Roses are Red, Violets are Blue» (с англ. — «розы красные, фиалки синие») — короткое стихотворение, популярное в англоязычной среде. Традиционно связано с празднованием Дня святого Валентина и используется в валентинках. ]
Он выплюнул эти слова, проходя мимо него, когда возвращался обратно на кухню, оставляя Римуса в полном замешательстве. Хотел ли он разукрасить его лицо своим кулаком? Безумно. Но он лишь больно приложился костяшками о стену, быстрым шагом направившись к выходу. Он даже не стал предупреждать кого–то, просто ушел. Он был зол. На всех. На себя. И на Сириуса.
__________
Неделя пролетела в полном молчании. Телефон разрывался от уведомлений Лили, но ни разу на экране не высветилось заветного имени «Пьеро». Римус не решался написать ему первым, потому что просто не знал, с чего начать. А Сириус решил придерживаться нейтралитета и Римус позволил себе дать ему эту возможность. У них ведь не было обязательств друг перед другом. Но сказать, что он не чувствовал потребности в нем, было бы ложью. И Римус думал об этом с раздражающей ненавистью к самому себе.
Однако к концу недели холодной войны лед тронулся. Одним из теплых февральских вечеров Римус шел пешком в сторону дома, как вдруг его телефон завибрировал в кармане. На экране высветился входящий вызов, который заставил Римуса остановиться. Он подождал, пока телефон провибрирует трижды, прежде чем поднес его к уху.
– Ты можешь приехать? – спросил Сириус тихим печальным голосом.
– Сейчас?
– Да.
Римус огляделся, пытаясь оценить время, расстояние и собственные возможности. Остановка была в пяти минутах от его местоположения, и ноги сами повели его в ее направлении.
– Могу, – Римус не мог понять, был ли он рад этому, или это еще сильнее его разозлило, но он не мог ему отказать. Даже если и очень хотел.
На звонок в дверь ему никто не открыл. Пришлось зайти самому, обнаружив, в доме царил непривычный для него беспорядок. Точнее Сириусу он был характерен, но не настолько, чтобы по полу были раскиданы вещи, а в гостиной на журнальном столике, заляпанном молоком, рассыпаны хлопья. Тяжело вздохнув, Римус постарался подняться наверх, не обращая внимания на разбитую у стены вазу и упавшую на пол картину.
– Привет, – Римус негромко постучал в открытую дверь костяшкой указательного пальца.
Сириус лежал на кровати, свисая головой вниз. Перед ним валялся стул и одной рукой он бил по колёсику, которое быстро вертелось, а затем останавливалось. Услышав его голос, он приподнял голову. Римус уже видел этот взгляд однажды. В тот день он запомнил его навсегда. Подойдя к нему, он опустился рядом на лохматый ковёр, заглянув в его синие, полные тоски и печали, глаза.
– Что случилось, Пьеро?
– Мне так плохо, Лунатик.
– Могу я что–то сделать для тебя?
Сириус со вздохом закрыл глаза и снова опустил голову на кровать.
– Ты можешь побыть со мной?
– Конечно, – а что еще он мог ответить ему?
– Спасибо.
Он подождал еще какое–то время, если Сириус решится сказать что–то еще, но тот молчал, словно и вовсе уснул. Развернувшись и облокотившись о спинку кровати, Римус достал телефон, копошась в своих заметках. В комнате как обычно играла музыка, но так тихо, что Римус едва мог разобрать слов.
Он запустил руку в свои волосы, почесывая макушку, бесполезно листая черновики и думая о том, почему Сириусу было необходимо его присутствие. Погрузившись в сумбурный поток мыслей, он не сразу почувствовал прикосновение к своему плечу. Пальцы Сириуса едва касались его, осторожно поглаживая кожу через ткань его свитера.
Сердце Римуса забилось чаще, и он замер, смущенно признавшись самому себе, что это приносило ему наслаждение. Он старался не думать, как сильно он погряз во всем этом, потому что понял, что сильно скучал по нему. Для Сириуса это могло быть обыденностью, потому что тактильность была языком, благодаря которому он общался с людьми. Римус замечал это в его постоянных объятиях с Мэри, в частых рукопожатиях с Джеймсом и случайными, но необходимыми прикосновениями к самому Римусу.
Сам Римус не любил, когда его касались, даже если это были знакомые люди. Конечно, он мог вытерпеть это, мог позволить быть ближе к себе, но по возможности тесных контактов старался избегать. Но с Сириусом было иначе. Ему нравилось, когда он общался с ним языком своего тела.
Римус поднял правую руку к левому плечу, встретившись с его ладонью. На секунду Сириус отнял ее, словно проверял, не было ли это случайным прикосновением, но затем вернул свою кисть обратно, переплетая их пальцы.
Думал ли Римус о чем–либо в тот момент? Вряд ли. Ему казалось, что Сириус касается его мыслей, его души, и пытался проникнуться этим каждой клеточкой своего тела. Он слегка повернул голову, краем глаза заметив, что Сириус улыбается, лежа на щеке. В тот момент Римус понял, что тонет.
– Лунатик, – послышался его тихий, словно шелест листвы, голос.
– М?
– Прочтёшь мне что–нибудь? – он осторожно высвободил свою ладонь, придвинувшись ближе, и сложил руки, опустив на них голову. Его взгляд по–прежнему блуждал по лицу Римуса. Он повернулся к нему вполоборота, положив локоть на кровать, и понял, что все это время держал свои заметки открытыми. – Я знаю, у тебя всегда есть что–нибудь в черновиках.
Римус долго думал, что ему прочитать. Он не знал, чего именно хотел Сириус, поэтому решил обратиться к своим чувствам. Было удивительно, как быстро он забыл о злобе, что затаил на Сириуса с того самого дня, что они перестали общаться. Но Римус просто дал этому случиться.
– Вот, думаю, тебе должно понравиться. Это только черновой вариант, но все же, – он прочистил горло и выразительно произнес, – элегия о ненависти.
Сириус склонил голову и прислушался. Римус продолжил, вдумчиво читая собственные строки. Каждый раз, погружаясь в них снова, он возвращался к тем мыслям и чувствам, которые испытывал при их написании, к тому, что вдохновило его на это, и этот раз не был исключением.
– Красиво, – промолвил он, когда Римус смолк, и задумчиво уставился в пол. – Не думал, что ненависть заслуживает того, чтобы о ней писал сам мистер Лунатик.
На лице его проскользнула ухмылка.
– Ненавидеть – это нормально, – произнёс Римус, стараясь преподнести это правильно. – Ненависть рождается там, где погибает любовь. Когда нам делают больно, организм вынужден защищаться. А ненависть позволяет дать отпор.
Сириус задумчиво посмотрел сквозь него, словно обдумывая эту мысль, а затем усмехнулся, едва заметно, словно понял какую–то истину.
– Мне показалось, что ты писал об обратном, – он закусил губу, – что–то вроде того, что от ненависти до любви один шаг.
Римус ухмыльнулся, запрокинув голову, чтобы увильнуть от проникновенного взгляда.
– Знаешь, как говорят: страх – обратная сторона желания. Нас притягивает то, что вызывает у нас противоречивые чувства. Мы хотим покорить то, что нам неизвестно, насколько бы страшным оно нам не казалось.
– Так и что в итоге? Любовь покоряет ненависть или ненависть покоряет любовь? – он ехидно взглянул на него, словно между ними не было этой пропасти длиною в неделю.
– Разве в твоём случае не было обоих этих вариантов? – Римус любил играть по его правилам.
У Сириуса промелькнула морщинка на лбу, когда он снова погрузился в раздумья.
– Я не уверен насчет того, была ли это ненависть, как и не уверен в том, можно ли назвать это любовью.
Они оба взглянули друг на друга в безмолвном диалоге. Римус боялся признаться себе, что мог догадываться, о ком была речь.
– Всегда можно проверить, – он пожал плечами и заметил, как Сириус напрягся. Римус сказал это, потому что хотел искренне поддержать Сириуса. Но что–то в его лице поменялось, когда тень сомнения промелькнула во взгляде.