Но как он смутно чувствовал, вот так запросто превращаться в иное существо он не мог по своему мимолетному желанию. Каждая раз какая-то невидимая сила, внешняя воля руководила этим. Выходило, что истинной, настоящей свободы у него не было. Впрочем, ее не было и у других существ, которые оставались собаками, нерпами, воронами, комарами… Даже вкусивший Луну все равно оставался ограниченным в своих превращениях. Он не мог стать водой, снегом, ветром, скалой, тундровым озером, речным потоком. Лунник заметил эти ограничения сравнительно недавно. И все же по сравнению с другими животными его способности можно было бы назвать замечательными и даже сверхъестественными, но не настолько могущественными, как те, которыми обладали Невидимые Силы. А вот они реально управляли всем, что происходило в мироздании. Чувствовал ли Лунник зависть к ним? Скорее удивление и некоторый страх, внутренний трепет.
Чаще приходила мысль о том, что как было хорошо быть собакой. Окружающий мир был такой привычный, понятный, близкий. Не надо было ничего объяснять, не надо ничему удивляться, надо просто жить, и та простая жизнь с вершины своих удивительных способностей виделась Луннику самой прекрасной.
Все чаще на стадо диких оленей нападали волки. Дикие умело оборонялись. Однажды Лунник увидел двух знакомых важенок из стада домашних оленей.
— Что вы тут делаете?
— Мы ищем женихов среди диких, — объяснили важенки. — Люди говорят, что от такого смешения рождаются сильные детеныши и порода домашних оленей улучшается. Вот если бы ты нас взял! Наши люди так мечтали об этом!
Эти важенки очень нравились Луннику, но он чувствовал в себе внутренний запрет. Этот внутренний запрет становился особенно сильным, как будто перед ним вставала неодолимая преграда. За этой преградой стояло неизвестное, какое-то ужасное возмездие.
— Ты такой хороший, красивый! — завлекали важенки, волнуя Лунника. Горячая кровь ускоряла свой бег по всем его жилам. Иногда становилось так жарко, что Лунник валился вверх лапами, как когда-то в полузабытом, далеком детстве.
Останавливаясь на ночевку, Лунник оказывался во внешнем кругу оленей — для обороны от неожиданных нападений волков. Иногда сон долго не шел, и он большую часть ночи смотрел на Луну, которая заметно убывала. Значит, какой-то пес, близкий или дальний родственник Лунного Пса, поднимался на острие собачьего воя и достигал края светящегося диска. Может быть, это даже кто-то из островной стаи. А то и вовсе далекий сородич из тех теплых краев, куда улетели многочисленные стаи перелетных птиц.
Значит, Лунник не одинок среди Превращенных. Просто ему еще не встречался такой же, как и он. А он мог быть и птицей, насекомым, морским животным, оленем… Интересно, а вот среди людей есть такие, кто вкусил Луну?
Лунник помнил что-то смутное, сказанное ему Вожаком перед отправлением в дальний путь. Вроде того, что можно превратиться и в Человека, но уже оттуда нет возврата, это как бы конечный пункт. Но мысль о возможности превращения в человека внушала ему трепет. Он вспомнил тех немногих двуногих, встретившихся ему на пути, и никто из них не возбудил у него желания принять человеческий облик, встать на задние ноги, освободив передние конечности. Может быть, только маленькие человечки из стойбища оленеводов. Но нельзя вечно оставаться ребенком, и эту истину он знал еще со времен собачьего детства. А если Вкусившие Луну еще и получают дар бессмертия? Интересно, бессмертный останавливается в своем возрасте либо выбирает его по своему усмотрению? Или же бессмертный останавливается перед порогом в небытие и остается в таком положении навсегда? В любом случае получается, что бессмертие — это остановка, застой, за которым нет никакого движения. Чем это лучше смерти? Ведь когда приходит нежданная смерть, в это мгновение ты даже не знаешь, что ты уже умер. А в бессмертном застое ты прекрасно осознаешь, что ты остановился навечно. Нет, уж лучше умереть по-настоящему. Бессмертие, оказывается, тоже смерть.
Ветер стих, и Лунник вместе с остальными оленями не без труда выбрался из снежного сугроба, отряхнулся и огляделся. Все стало белым от горизонта до горизонта. Лишь вдали синела цепочка гор. Мертвая тишина повисла над белым пространством. Все же хорошо было в стаде. Даже ночной холод, стекающий с неба, было легче переносить, ощущая рядом тепло своего сородича.