Лицо Гаймелькота было действительно сделано. Он видел себя в газете и слушал, как сыновья, перебивая друг друга, читали о нем заметку. Все было правильно, за исключением маленькой детали, на которую можно было бы не обращать внимания. В газете было написано, что он «бывший шаман»…
Сыновья выросли. Старший закончил Анадырскую сельскохозяйственную школу и работал зоотехником, младший разъезжал по оленеводческим бригадам с красной ярангой и показывал кино.
Гаймелькот был уже стар. Правление колхоза постановило выплачивать ему пенсию, да и сыновья часто наезжали, привозили все необходимое и уговаривали отца переехать к ним в новый, светлый деревянный дом.
В приморском селении снесли последнюю ярангу. Даже семьи оленеводов стали оседать на центральной усадьбе колхоза, а Гаймелькот все жил один, в одинокой яранге на берегу Омваама. В поселке на него косились и говорили ему вслед: «Что с ним поделаешь — бывший шаман».
С каждым годом становилось все труднее переносить одиночество. Попытки избавиться от сокровенных дум были тщетны. Все же выходило так, что смысл стремления человека к продолжению своего рода не только в том, чтобы обеспечить себе потомство, не только для того, чтобы не исчез человеческий род, а также для того, чтобы старость не была такой одинокой и беспросветной…
Арсен сказал Гаймелькоту, что все оборудование нового прииска почти полностью перевезено. Остались мелочи, и он делает последний рейс.
Арсен попил чаю в яранге Гаймелькота, сел на трактор и поехал на юг. Гаймелькот долго стоял на холме, пока не скрылся с глаз ныряющий в тундровых холмах трактор с прицепленными санями.
Из всех времен года для Гаймелькота самой унылой была осень, и теперь наступила пора, когда он почувствовал ее приближение, хотя было по-прежнему тепло и воздух над маленькими тундровыми озерами дрожал от солнечного жара.
Через несколько дней на вершине дальнего холма показался трактор — это ехал Арсен.
Гаймелькот разжег костер и повесил над ним большой закопченный чайник. Пристроившись рядом с костром, он вытащил из своих запасов новую непочатую плитку чаю и принялся строгать заварку на чистую дощечку.
Когда трактор был уже совсем близко и в окне кабины показалась лохматая голова Арсена, чайник закипел и брызги зашипели на горящих ветках стланика. Трактор остановился рядом с костром. Арсен едва вылез из кабины и не спрыгнул на землю, как он обычно делал, а тяжело перевалился через гусеницы и сполз на землю.
Гаймелькот с беспокойством оглядел тракториста и жестами спросил, не заболел ли у него живот.
Арсен устало улыбнулся и сел рядом со стариком.
— Нет, здоров я, только измучился с проклятой дорогой. Гусеницам не за что зацепиться, — он повернул почерневшее, заросшее лицо к Гаймелькоту, который заботливо разливал по жестяным кружкам ароматный, крепко заваренный чай, и шутливо сказал:
— Ты, всемогущий шаман, сделал бы что-нибудь такое, чтобы твои духи исправили дорогу. Хоть бы морозец подкинули градусов на двадцать пять. Ох, не знаю, как я доберусь до прииска!
Как ни мало знал Гаймелькот русских слов, но он понял, что сказал ему тракторист.
Будто дотронулись острием ножа до его открытой раны. Но старик и виду не показал. Он вежливо улыбнулся и протянул Арсену самый большой кусок сахару.
— Подожди, дед, — отстранил его руку Арсен, — у меня кое-какие запасы остались.
Он принес из кабины несколько банок консервов и начатую пачку печенья.
Вдвоем они опорожнили чайник, Гаймелькот вызвался было еще раз залить его, но тракторист отрицательно покачал головой и обеими руками погладил себе живот.
Арсен пошел на берег, умылся и уселся в кабину.
— До свидания, дед! — крикнул он. — Теперь скоро не увидимся!
Трактор дернулся и медленно пошел, волоча за собой сани, утонувшие по самые борта в глинистой жиже.
Гаймелькот стоял около потухшего костра и смотрел на уходящий трактор.
Трактор шел по слегка всхолмленной равнине. И вдруг он перестал идти. Гаймелькот слышал стрекот двигателя, видел, как вращаются гусеницы, но трактор и сани стояли на месте.
Гаймелькот побежал. Он видел, как Арсен выключил гусеницы и спрыгнул на землю. Достал с саней обшарпанное бревнышко, сунул под гусеницы и влез на трактор. Мотор взревел, но трактор только дернулся, крутнулись гусеницы, и сзади, перед санями, показалось вымазанное в жидкой глине бревнышко.
Арсен снова соскочил на землю.
— Дед, беда, — тихо сказал он, — завяз.
Он отцепил сани и включил трактор. И снова то же самое. Даже бревнышко не помогло. Оно было далеко отброшено вращающимися гусеницами. Когда Гаймелькот притащил его, оно оказалось сломанным пополам.