Через несколько секунд кабина слегка дрогнула. Выйдя из лифта, Грир оказалась в квадратном вестибюле, с трех сторон которого располагались торговые автоматы, а с четвертой — ряд оранжевых пластиковых стульев.
Она нащупала в кармане кошелек и в тот же момент почувствовала, что ноги не слушаются ее. Оглядев помещение, Грир инстинктивно отступила на шаг к замкнувшимся дверям лифта. На висках и над верхней губой выступили капельки пота. Она была здесь раньше? Спокойно. Все помещения в этом месте выглядят одинаково. Грир в нетерпении двинулась к инструкциям на кофемашине и поискала нужные монетки. Нажав на кнопку, она проследила за тем, как бумажный стаканчик выскочил из аппарата, покачался и застыл на месте под наполнявшей его жидкостью.
Грир только поднесла к нижней губе вощеный стаканчик, из которого шел пар, размывающий вид, когда двери лифта разошлись и оттуда выехала молодая женщина на кресле-каталке, подталкиваемом санитаром. Грир отхлебнула кофе и обожгла язык и горло. Закашлявшись, она прикрыла ладонью рот, но не опустила наполнившихся слезами глаз и продолжала следить за женщиной.
— Мне сказали, что я могу забрать его сегодня, — задыхаясь, говорила пациентка. — Жду не дождусь. Прошло всего два дня, а кажется, будто вечность.
Если санитар что-то и ответил ей, то Грир уже не расслышала его. Он вкатил подопечную в другое помещение через двойные двери, которые плавно разъехались и так же плавно сомкнулись.
И тут только она заметила табличку на стене, примыкавшей к дверям палаты: «Отделение преждевременных родов. Посторонним вход запрещен».
Глава 7
Кофе расплескался и обжег ей пальцы. Покачав головой, Грир нагнулась, чтобы поставить стакан на стул, не отводя взгляда от таблички. Почему она сразу ее не заметила?
Этот вестибюль показался Грир знакомым, потому что она точно так же проезжала через него на кресле, причем несколько раз. Невидимые нити воспоминаний о тех днях потянули ее вперед. Медленно касаясь рукой каждой двери, она прошла в следующее, тускло освещенное помещение.
Через окна, расположенные высоко в стене, просачивался сероватый полуденный свет. Вдоль противоположной стены тянулся еще один ряд оранжевых стульев. Продезинфицированное белье, антисептический раствор и пыль, нагретая старыми, не закрытыми щитками батареями, — все это смешивалось и образовывало удушливую смесь запахов. Теперь-то Грир вспомнила все. Она посмотрела вперед и увидела стеклянную стену, с другой стороны которой двигались неясные фигуры. Возвращайся назад. Что это докажет? Ты и так смогла все забыть. Ты стерла это из памяти.
Все два года Грир только и делала, что подавляла чувства. Она резко села на ближайший стул и сжала коленями руки. Всякий раз, когда Кейси просила ее рассказать о случившемся в Англии, Грир неизменно отвечала, что не может. Она не стремилась избежать правды, просто над событиями тех недель образовалась ракушка, которая преграждала ей путь к воспоминаниям. Когда она решилась вернуться сюда, запертая часть ее мозга потребовала выхода. Она распахнула дверь и дала воспоминаниям выбраться, но освободит ли это ее саму или только уничтожит хрупкий мир, заключенный ею с настоящей жизнью?
Услышав голоса, Грир вжалась в спинку стула. Если кто-нибудь заметит ее и спросит, что она тут делает, ей придется уйти. Хоть ей и не хочется оставаться здесь, но она не может уйти, пока не может.
Грир вспомнились оглушительный грохот, визг резиновых покрышек, после чего — не менее оглушительная тишина. В последний раз навещая Коллин ранним утром того дня, когда той не стало, Грир в каждой частице воздуха вокруг них ощущала присутствие Колина. В палате для новорожденных малышку вытащили из инкубатора и дали подержать матери. Такую крошечную. Сквозь полупрозрачную кожу ребенка бился быстрый пульс, под плотно сжатыми во сне веками зрачки двигались из стороны в сторону. Ножки, такие же по размеру, как большой палец взрослого человека, свободно шевелились в блеклом одеяльце, из-под которого были видны чудесные клетчатые пеленки, одинаковые у всех недоношенных младенцев. Ее забавные пальчики были невозможно тоненькие и сужались к кончикам так же, как у Колина.
Поднявшись со стула, Грир решительно обернулась к стеклу. Кесарево сечение ей сделали вскоре после поступления в больницу. Два дня она молилась за Колина, пока не узнала, что он погиб. С того момента все ее надежды обратились на Коллин. По крайней мере, они будут вместе, думала Грир. И она станет рассказывать дочери о ее отце, который так отчаянно хотел этого ребенка. А глядя на девочку, она никогда окончательно не потеряет для себя мужчину, который был для нее всем.
Потом Коллин умерла. Это было, кажется, в последний день пребывания Грир в госпитале, потому что последующие дни стали для нее только туманной чередой закатов и рассветов с бесконечными часами, тянувшимися между ними.
Вскинув подбородок, она двинулась вперед. Возвращение в Сиэтл в одиночестве, жизнь в их прежнем доме, где, заходя в каждую комнату, она ожидала снова увидеть Колина, — все это было похоже на ад. На протяжении нескольких месяцев Кейси и Джош Филд не переставали обеспокоенно переглядываться всякий раз, когда думали, что она не замечает. Переезд в кондоминиум, к Кейси, должен был помочь Грир. Но это только еще сильнее растравило ее рану, проложив глубокую расселину между реальным существованием и прошлой замужней жизнью. Потом поднялась суматоха из-за бизнеса Колина, изматывающая и безжалостная, как ни старался Джош облегчить процесс. Но она прошла через это. И она пройдет оставшийся путь, черт подери. Она ведь настоящий борец.
Семеро младенцев. Грир подсчитала спеленатые свертки внутри прозрачных пластмассовых коконов. Потом спряталась за угол, откуда могла спокойно разглядывать их, не боясь, что ее тут же заметят сотрудники, которые были слишком увлечены делом. Женщина на кресле-каталке разговаривала с медсестрой, стоявшей возле открытого инкубатора и протиравшей глаза ребенку. Грир отвела взгляд, сосредоточившись на двух младенцах прямо около нее.
Внутри поддерживалась нужная температура, поэтому на малышах были только пеленки и хлопковые шапочки. Когда Грир спросила насчет такой шапочки, надетой на Коллин, медсестра объяснила, что больше всего тепла уходит из тела ребенка через голову. Каждая шапочка, по словам сестры, была расшита вручную особыми работниками больницы. Вагончики поездов для мальчиков, бутоны роз для девочек. На Коллин была шапочка с желтыми цветочками...
Закрыв глаза, Грир сделала несколько размеренных вдохов. Стиснув зубы, она снова принялась разглядывать детишек. Эти малыши выживут. Они должны выжить. Помогут последние научные достижения, и хорошие специалисты, которые следят за новорожденными, смогут выходить эти миниатюрные создания. Каждый день здесь случаются чудеса. Такие же чудеса, как то, что едва не спасло ее Коллин.
На мгновение Грир почудилось, будто что-то шевельнулось внутри ее. Ее руки непроизвольно сомкнулись на животе. Пусто. Там больше никогда не появится ребенок. Той части ее, в которой росла Коллин, больше нет.
Пока Грир наблюдала за детьми, один из врачей подошел к лежавшему ближе всего к ней младенцу. Руки в перчатках открыли пластиковые защитные створки и проникли внутрь рукавов инкубатора. Грир замерла на месте. Взрослые пальцы накрыли трепыхавшуюся грудь и животик младенца и уверенными движениями ощупывали его тельце. Кровь запульсировала в ушах у Грир, и она вцепилась пальцами в узкий подоконник.
Бесплодна.
Она навсегда осталась бесплодной. Почему ей так сложно это произнести, даже про себя, когда она знает об этом уже столько месяцев? Почему это для нее до сих пор важно?
Врач быстро вынул руки из инкубатора, и, посмотрев на него, Грир встретила встревоженный взгляд из-под зеленой маски. Эндрю.
Согнув локти, он держал руки ладонями к себе, в том же положении, что и прежде в этой же самой комнате. Халат был ему немного мал, и ткань натянулась на плечах. Даже волосы Эндрю были скрыты зеленой хирургической шапочкой, так что маскировка была отличная — но этот встревоженный взгляд золотистых глаз Грир все равно узнала бы.