Она улыбнулась, и слезы, появления которых она даже не заметила, свободно потекли по щекам. Горло сдавило. Эндрю кивнул в сторону двери палаты, сделав движение по направлению к выходу, затем остановился, вглядываясь в ее лицо. Покачав головой, Грир проговорила:
— Все в порядке, — хотя он и не мог слышать ее.
Все в порядке — или будет в порядке уже очень скоро. Улыбаясь шире, она повернулась спиной к инкубаторам и, не видя ничего перед собой, пошла к выходу из отделения.
Небо прояснилось. Грязноватые тучи все еще неслись по небосводу, но ветер стремительно разгонял их, и вот уже показались первые лоскуты лазурной глади, уже тут и там начинал пробиваться золотой ободок солнца.
Общее оживление очереди оповестило Грир о приближении двухэтажного автобуса. Его номер и пункт назначения на стекле подтверждали, что это и есть ее автобус до Ферндэйл, так что она стала медленно продвигаться вперед и, наконец достигнув салона, поднялась по ступенькам с деревянными рейками. Раньше Грир никогда не доводилось ездить на втором ярусе, поэтому, как только автобус отъехал от обочины, у нее от страха даже свело желудок и она усомнилась в правильности своего выбора. Вцепившись пальцами в хромированный поручень на верхушке переднего сиденья, Грир принялась наблюдать за постепенно ускорявшейся сменой пейзажа.
Спустя две остановки и всего несколько минут Дорчестер сменился открытой местностью к юго-западу от города. Мятежная душа Грир уже успела привыкнуть к покачиванию автобуса, поэтому она откинулась на спинку кресла и протерла салфеткой грязное окно, чтобы лучше видеть пейзаж. Грир снова ощутила, что ведет себя совсем не так, как полагается в этой ситуации, и объяснила подобную реакцию самозащитой. Ну и хорошо. Все, что придает ей сил для прохождения этого пути, идет только на пользу. День выдался хороший. По-настоящему хороший. Если бы Грир не заставила себя пережить его, то до сих пор пребывала бы там, где поселилась уже очень давно, — в эмоциональной спячке. Потом надо будет позвонить Эндрю.
Вдалеке по обеим сторонам дороги, казалось, бесконечно тянулись пологие холмы. Луга, отделенные друг от друга плотными живыми изгородями, сменялись, двигаясь волнами, словно кто-то встряхивал огромное лоскутное одеяло из всех оттенков зеленого и бело-соломенного. Автобус снова остановился, и Грир прижалась лбом к стеклу. Бокхэмптон. Внизу показались несколько макушек вышедших из автобуса пассажиров. Это и есть то место, где вырос Томас Гарди. Миссис Файндлэй упустила несколько деталей при описании местных достопримечательностей.
Автобус снова стал набирать скорость, и от вибрации окна у Грир застучали зубы. На одном из близлежащих холмов Грир различила стадо овец с черными мордами и толстыми зимними шубками из шерсти, которые превращали их в пухлые бочки на хилых ножках. Она вздохнула. Здесь ее корни, корни ее матери. От этой тревожной мысли сердце Грир наполнялось противоречивой смесью печали и радости. Как такое возможно, хотеть разузнать о человеке хоть что-нибудь — и в то же время не хотеть?
Сквозняк поднимался спиралью по закрученным ступеням. Поежившись, Грир мысленно отметила, что отныне нужно одеваться теплей. Брюки и замшевое пальто на меху, привезенные из дома, будут в самый раз.
Погруженная в свои мысли, она не сразу заметила, что автобус свернул и теперь двигается в восточном направлении. Достигнув вершины пологого холма, он направился к деревне, которая ютилась вокруг церкви, обнесенной квадратной башенной крепостью. Ферндэйл — и церковь Святого Петра. У Грир закружилась голова, прежде чем она поняла, что затаила дыхание. В груди защемило. И она снова наклонилась, обхватив металлический поручень.
Первые несколько домов стояли на больших участках, и их соломенные крыши на проволочных каркасах возвышались над белокаменными стенами. Вдоль коротких садовых тропинок пестрыми кустами вились душистый горошек и львиный зев, а в зарослях фуксии до сих пор алели пятна запоздалых цветков.
По мере приближения к центру деревни с обеих сторон узких улочек появлялось все больше магазинов. Заворачивая, автобус наклонялся, едва ли не касаясь зданий. На улице возле овощных магазинов покупатели выбирали себе продукты из пестрой россыпи плодов и клали их на лагунную чашу старинных весов. Грир схватывала каждую яркую сцену и удерживала ее в памяти, блокируя другие мысли, пытавшиеся ворваться в голову.
— Дальше не пойдет!
Через секунду после громкого выкрика кондуктора автобус остановился. Грир увидела, как тот выбежал на тротуар и исчез в ближайшем магазинчике. Она подождала, пока остальные пассажиры верхнего яруса направятся к выходу, и пристроилась за ними.
Церковь Святого Петра находилась в дальней части небольшого проходного участка — как предположила Грир, открытого для пользования местными земледельцами. Она прогулочным шагом прошла по тротуару, окаймленному густой травой, под старыми шишковатыми дубами, на ветках которых еще раскачивалось по одному случайному листу. Черные дрозды планировали и приземлялись неподалеку от нее, дрались за скорлупу земляного ореха и разлетались, стоило ей подойти поближе.
Церковное кладбище окружала зеленая металлическая ограда. Не медля ни секунды, Грир толкнула ворота и зашла внутрь. Участок пересекали многочисленные тропинки, вдоль каждой из которых тянулись ряды могил. Она остановилась. Откуда начать поиск? В кошельке у Грир лежала записка с нужным местом, но цифры бы все равно ни чем ей не помогли. К церкви примыкал дом приходского священника. Викарий мог бы подсказать Грир, где найти могилы, но в эту минуту ей не хотелось ни с кем заговаривать.
Между могильными плитами с высеченными на них метками пролегали дорожки из щебня. Грир начала искать могилу: она методично продвигалась вглубь от главной тропинки, потом возвращалась, быстро просматривая надписи по обе стороны и останавливаясь, только когда выцветшее имя было непросто прочитать. На могиле Колина должно быть простое надгробие. Он во всем предпочитал скромность, поэтому Грир заказала плоскую плиту, на которой было высечено только два имени, его и Коллин, и даты их рождения и смерти.
Она чуть было не пропустила нужное место. Зажатая между двумя массивными памятниками, могила не привлекла внимания Грир, тем более что у основания был белый мраморный ангелок. Она прошла мимо, но вернулась, потому что окончание фамилии привлекло ее внимание.
Грир аккуратно прокладывала себе путь к мраморному ангелу, утопая ногами в вязком торфе, и, добравшись до могилы, склонилась к ее каменному краю. Надо было принести цветы. Надпись на плите была выгравирована точно в соответствии с ее пожеланием. Но она не заказывала ангела. Может быть, это местный обычай — устанавливать ангела на могиле ребенка? Прикасаясь к нему, Грир ожидала ощутить холод камня, но отделочный слой был гладким и теплым. Откуда бы ангелок здесь ни взялся, он ей понравился.
Сев на корточки, Грир сжала пальцами подкладку внутри карманов пальто. Ни гравия, ни азалий в двух кадках на возвышении она тоже не заказывала. Кто-то хорошо позаботился о могиле. Возможно, они знали, что у этих людей здесь нет никого из близких, поэтому и уделили им столько внимания.
Слезы полились по щекам, сдавливая горло и затуманивая взгляд, и Грир знала, что так и должно быть. Закрыв лицо руками, она склонила голову, прижавшись лбом к коленям. Я скучаю по вас. Скучаю по вас. Скучаю по вас.
Подняв мокрое лицо, Грир поморщилась от солнца, выглянувшего из-за туч. Колин был сильным человеком, добрым, но при этом приземленным. Что он сказал ей после того, как Диана и Том Уайетт умерли с разницей всего в несколько месяцев, оставив Грир абсолютно разбитой и опустошенной? Скорбеть — вот что он велел ей делать, прибавив, что она имеет на это полное право. И если бы Грир не отдалась скорби, то ей потребовалось бы гораздо больше времени, чтобы пережить эту потерю. Но каким шоком были для нее последующие слова мужа о том, что пришло время жить дальше: «Не забывай их, но отпусти. Уже можно отпустить».