Потом он молча лежал на кровати рядом с Грир, уткнувшейся лицом ему в плечо. Когда ее дыхание замедлилось, он понял, что она уснула.
Голова у него напряженно гудела. Предполагала ли она вообще, что он когда-нибудь узнает о гистерэктомии? Почему она не рассказала ему? Черт подери, почему он сам не догадался обо всем раньше?
Ключом к разгадке тайны стала реакция Грир на его предположение о беременности. Иногда отчаяние можно ошибочно принять за счастье, но не в этот раз. Весь день Эндрю пытался вызвать Грир на откровенность, проникнуть в тайники ее души, которые прятались где-то за деланой улыбкой и рассеянным взглядом, за все время так и не встретившимся с его собственным. Единственной искренней реакции ему удалось добиться от нее, когда он упомянул о намечавшемся на субботу свидании с Симоной. Услышав это, Грир на мгновение забыла о необходимости удерживать на лице улыбку. Горло Грир судорожно сжалось, и она сглотнула. Но, совладав с собой, она тут же снова улыбнулась и живо поинтересовалась, куда они повезут ребенка.
Свежий шрам рядом со старым, от кесарева сечения, Эндрю заметил сразу же. Тогда ему в голову пришло, что после операции могли возникнуть осложнения, возможно спайки, но об удалении матки он и подумать не мог. А теперь был абсолютно уверен в своей догадке. У Грир никогда не будет ребенка, потому-то ее и ранило до глубины души любое его упоминание о детях. Ощущая, как горячие слезы струятся по вискам, Эндрю зажмурил глаза.
У них не будет своих детей. Как больно думать об этом. Теперь действительно больно. Но сердце Эндрю просто разрывалось на части от другой мысли — о том, что Грир не доверяет ему настолько, чтобы быть откровенной. Она единственная, в ком он нуждается и кого желает — и будет желать всю жизнь. Но теперь их отношения зависят не от него. Ведь Эндрю не в силах заставить Грир довериться ему, а пока она не откроет перед ним душу, они не смогут взять на себя главное обязательство длиной в жизнь.
Лицо у Симоны обветрилось. Медленно пятясь на корточках с лопаткой в руке, она прорывала бороздку в пляжном песке.
— Так вода зальется, и будет ров, Грир, — крикнула Симона.
Грир поежилась, хотя и была одета в куртку. От ветра у нее слезились глаза. Эндрю срочно вызвали на работу, когда они уже собирались везти Симону за город. Наклонившись, Грир подняла несколько ракушек, наполовину зарытых в песок, и водрузила их на верхние башенки песочного замка, который они с Симоной строили вот уже два часа.
— Готово, — тяжело дыша, произнесла девочка, поравнявшись с Грир. — Выкопай яму поглубже, чтобы вода смогла наполнить ее, когда начнется прилив.
— Да, мадам. — Грир посмотрела вслед тщедушной фигурке малышки: та ускакала от нее, размахивая руками, и принялась наворачивать круги на песке. — Да, моя крошка, — прошептала она.
Песок забивался под ногти и прилипал к влажным ладоням. Грир принялась за углубление канавки, которое, по словам Симоны, требовалось для того, чтобы вода наполнила ров, окружавший замок. Когда Эндрю заехал за Грир в Уэймут, Симона уже была с ним. Он отвез их обратно в Рингстэд, объяснив, что ему необходимо заехать в госпиталь перед поездкой в Лайм. А как только Эндрю уехал, Симона уговорила Грир спуститься к пляжу, чтобы построить замок.
Усевшись на корточки, она обернулась через плечо. Прилив уже начинался — и угрожал затопить ее саму, прежде чем она успеет приготовиться к обороне. В ее жизни все происходило именно так.
Симона была просто чудо. Грир уже не было так мучительно больно держать ее маленькую ручку, спускаясь по крутой тропе к утесу, или заплетать распустившуюся косичку. Сидя на корточках, Грир обняла лодыжки и прижалась щекой к коленям. Тугие цепи, которые, казалось, надежно охраняли ее чувствительное сердце, стремительно распускались. Но найдется ли способ удержать то, что было теперь для нее самым важным на свете, — любовь Эндрю?
— Просто здорово.
Сзади шею Грир обхватили тонкие ручонки, и, не удержавшись на корточках, она с глухим звуком повалилась на пятую точку. Симона прижалась к ее уху холодным личиком.
— Получится изумительно, — громко объявила девочка. Упершись подбородком в запястье, Грир рассмеялась.
Выглянувшее ненадолго солнце ослепляло ее, но она внезапно ощутила присутствие другого человека и обернулась.
— Эндрю, это ты? — позвала Грир. Силуэт Эндрю было ни с кем не спутать, и, когда он не откликнулся на ее зов, она прищурилась, чтобы разглядеть лицо мужчины. — Мы не слышали, как ты подошел. Что думаешь о нашем дворце?
— Фантастика. Не видел ничего красивей. — Эндрю улыбнулся, но перед этим Грир успела заметить усталое выражение на его лице. Каждая мышца ее тела болезненно сжалась. Несмотря на все старания Грир, тревога, которую она испытывала последние двое суток, передалась и Эндрю. Она догадывалась об этом, еще когда они переплывали на пароме спокойное море, возвращаясь в Уэймут. Он тоже пытался притворяться, будто все в порядке, даже не зная зачем.
— Нам было так весело, дядя Энди, — прощебетала Симона. — Я даже не расстроюсь, если мы не поедем в Лайм. Можем посмотреть, как наполнится ров, а потом попить чай у тебя на кухне.
— Мне нравится эта мысль, — сказал ей Эндрю. — А тебе, Грир?
Отряхнув джинсы, она подошла к нему. Симона сосредоточенно рассматривала пенистую воду, с каждой волной подбиравшуюся все ближе к ее замку.
— Она очень тебя измотала? — тихо спросил Эндрю.
— Мне очень понравилось с ней. Она потрясающая. — Горло болезненно сжалось, и она откашлялась. — Мне кажется, я решилась завтра поехать в Лондон.
Эндрю развернул ее к себе:
— Увидеться с матерью?
Грир кивнула:
— Если получится. Она может не прийти в восторг, когда я объявлюсь. Возможно даже, велит мне убираться, но, по крайней мере, я не буду винить себя в том, что не смогла преодолеть страх и избежала встречи, — произнесла Грир, надеясь на то, что Эндрю ответит что-нибудь вдохновляющее.
Он долго смотрел в небо, а потом перевел взгляд на Грир:
— Нет ничего, чего мы могли бы избегать вечно. Нужно разрушать все препятствия на пути, если хотим быть счастливы.
Глава 17
Грир знала, что Руби сорок восемь. Но женщина выглядела старше своих лет.
— Вы давно живете в Уолтемстоу, миссис Хоукер?
Голос Эндрю был вежливым и спокойным: он старался помочь женщине прийти в себя после потрясения. А вообще-то ему не следовало приходить сюда.
Трясущейся рукой Руби поднесла ко рту сигарету.
— Восемнадцать лет, — ответила она. — С тех самых пор, как переехала в Лондон. — Возле левого глаза у нее дергался нерв.
На серванте пробили деревянные часы, заставив Грир вздрогнуть.
— Я в Англии проездом, — сказала Грир. — Подумала, что было бы неплохо нам встретиться.
— Да. — Обернувшись через плечо, Руби посмотрела в сторону двери — в третий раз за эти несколько минут.
В комнате витал запах жареных кабачков, а ее стены все как будто бы сближались и сближались вокруг них. Взгляд Грир скользил по обоям цвета охры, квадратному обеденному столу на ножках в форме луковиц, обитому золотистой парчой стулу, на котором сидел Эндрю, — такому же, как и тот, на котором устроилась Грир. Все было каким-то обветшалым и поблеклым — как и сама нервозная, угрюмая хозяйка, оказавшаяся ее матерью.
Мимо дома пронесся, грохоча колесами, поезд. Еще с улицы Грир заметила железнодорожную насыпь.
— Если сейчас неподходящее время, то я могла бы прийти попозже, — предложила она. — Должно быть, ты кого-то ждешь. Я хотела сначала позвонить, но в книге не было телефона.
На кончике сигареты снова появился красный тлеющий огонек, и еще одна тонкая струйка дыма устремилась к потолку.
— Мой муж скоро вернется из клуба, — ответила женщина.
К спине Грир прилипала влажная шелковая ткань блузки.