– Не возражаю, если ты захочешь сделать это сам.
– А если я скажу «нет»?
Он улыбнулся, одновременно и насмешливо, и горько:
– Не скажешь.
– Уверен?
– Сделав это из простого упрямства, ты вряд ли сделаешь кого-то из нас счастливее?
Его рука опустилась на мой и без того стоящий колом член, умело, уверенно его массируя поверх одежды. Губы его накрыли мой рот, требовательно, вызывающе. Язык скользнув по губам, позволил ощутить вкус его рта – горячего и сладкого, как нектар.
Я больше не желал держать дистанцию между нами. Обхватив его тонкую талию, прижал к себе так, словно пытался поглотить, слиться с ним телом по всей поверхности. И он охотно шёл навстречу моим желаниям.
Несколько секунд мы просто исступлённо целовались, позволяя рукам бездумно блуждать по телам друг друга, иногда сжимая пальцы на белой коже любовника с такой силой, что даже на наших телах на мгновение оставались синяки.
Я смутно помню, как рывком заставил его рубашку разойтись на груди и пуговицы с сухим стуком стукнулись об пол, раскатываясь. Слишком белое тело с темнеющими сосками над поджарым животом, на котором рельефно вырисовывались кубики завело меня ещё сильнее. Я покрывал его поцелуями, засосами и укусами, как животное, оставляя на нём следы, но Ральфу, это, похоже, нравилось. Запрокинув голову, он издавал горловые, сдавленные стоны, лишь подстёгивающие моё желание.
Он не оставался в долгу, отнюдь не изображал из себя бесчувственного идола, лишь позволяющего прикасаться к себе. Любовника отзывчивее, горячее и чувственнее вряд ли можно пожелать. Бесстыдный и прекрасный, он не стеснялся дарить мне самые откровенные ласки. Я словно попал в лунные сети, опутывающие моё тело со всех сторон плотными тенетами, из которых совсем не хотелось вырываться. Его губы с одинаковым жаром терзали то мой рот, то мой член, заставляя терять контроль и сходить с ума от накатывающего наслаждения, заходясь в судорогах оргазма, опустошающего насухо.
Его тело блестело от пота, словно влажная раковина. Светлые длинные волосы, мягкие и гладкие, дождём покрывали наши тела, сами по себе были искусной изысканной лаской. Мне казалось, что, излившись в первый раз так полно, как только можно, я смогу только отдавать, потому что брать больше нечем, но через несколько минут вновь почувствовал себя в полной боевой готовности.
Возможно, причиной тому была его кровь. Горькая и сладкая, горячая, как кофе и такая же крепкая… нет, куда крепче.
Оседлав меня, прижимая к кровати ногами, он с силой нажал на живот, заставляя собственную кровь горячим потоком излиться в мой рот. И её воздействие было необычнее и сильнее, чем в те разы, когда я обменивался с нею с Ральфом-младшим, или Реем, или Энджелом. Ни один наркотик, никакой алкоголь не лишал меня рассудка до такой степени.
Я словно озверел и перестал быть самим собой.
Он сам вложил нож в мои руки, и я с удовольствием вогнал лезвие в его тело. Оно вошло легко, как в масло. И кровь, текущая с его губ и из ран, была красная и горячая. Пьянящая. И словно почуявший кровь хищник, я уже не желал останавливаться на половине пути. Я погружал руки в его открытые раны, с наслаждением гладя гладкие внутренности, его дрожь откликалась в моих чреслах судорогами удовольствия.
Вот честно, придя в себя я не понимал, где были мои мозги в тот момент? Что в них вообще было? Я терзал свою добычу как волк терзает лань, кровожадно слизывая кровь с ран и испытывая от этого ни с чем не сравнимый кайф. Никогда прежде я не понимал садистов. Но в тот момент происходящее воспринималось под совсем другим углом. Я был в состоянии изменённого сознания.
Я овладел им с неистовой жадностью и грубостью. Мы совокуплялись друг с другом так, словно хотели убить друг друга.
Кончили в этот раз мы одновременно, расслабленно вытягиваясь друг с другом рядом.
Лишь когда бешенный стук моего сердца стал стихать, я осознал, что тело моего любовника по-прежнему напряжено, как перетянутая струна.
Наверное, так устроен наш мужской мозг, когда кровь приливает к члену, голове её явно недостаёт. Приподнявшись над Ральфом, я окинул его обнажённое, совершенное тело, на котором кровь смотрелась как нечистоты на белоснежном мраморе. Раны на животе затягивались медленно. Слишком медленно.
Лицо его казалось белой маской. Дышал он тяжело, иногда прикусывая губу. Пальцы конвульсивно вцеплялись в простыни.
Я почувствовал тошноту и такую степень омерзения к самому себе, что хоть прямо тут в петлю и лезь. Что на меня нашло? Что это вообще, мать твою, было только что?
Я никогда не терял контроль над собой. Никогда. До такой степени, чтобы превращаться в животное. Я никогда не насиловал и не причинял в любовных играх боли моим многочисленным любовникам и любовницам и всегда старался доставлять удовольствие в равной степени, как и брать его. А тут… да я фактически растерзал его!