Долго и непрерывно Гиндесбург бормотал под нос планы великого и светлого будущего. Вдруг в дверь квартиры позвонили. Послышался двойной щелчок открываемого замка. В комнату вошли. Зажёгся свет, и несколько мутных белёсых силуэтов встали напротив Гиндесбурга. Но он, погружённый в свои мысли, просто закрыл глаза.
— Рассказывайте, что с ним?
— Да вот уже второй день бормочет себе в нос белиберду всякую, — ответила Ларочка, встав над мужем в позе атакующего борца сумо. В одной руке у неё была зажата мокрая грязная тряпка, которой она только что мыла пол.
Два санитара, стоявшие позади доктора, устало переглянулись. Доктор же задумчиво поправил очки.
— На внешние раздражители не реагирует, надо полагать?
— Хоть бы что ему, чёрту проклятущему, — с ненавистью ответила жена Фирзякина, — сидит кобелюка и бубнит. И ночью бубнит и днём. Житья от него нет. У-у тварь! — и она угрожающе замахнулась на мужа тряпкой.
— Ну, ну, будет вам, успокойтесь. Вы не припомните ли, как это началось?
Ларочка, сместив в задумчивости брови к переносице, ответила:
— Да вот пришёл в понедельник с работы, жрать ему дала, собаке, всё проглотил чертяра, и гриба своего напился, как обычно, сел и понеслась галиматья, думала, очухается свинорожа, а он всё сидит да бормочет, и глаза стеклянные, как у рыбы мороженой!
— Так, так, интересно, а позвольте, какого гриба? Этого самого? Разрешите, — доктор приблизился к банке с чайным грибом, что стояла возле Фирзякина на столе.
— Его, собаку, дрянь эту болотную, пьёт вечно. Полезно, говорит, — изобразила она издевательски интонацию мужа, — Идиотина! Сколько раз велела: вылей в унитаз жижу поганую свою. А он граблями машет, кудахчет, питушья жопа — Моё! Очищает! Что там ему очищать-то? Гнилуха! Пистон стреляный! Тьфу! — и плюнула на вымытый ей же самой пол.
— Так’с, ну, гриб-то давно испорченный у вас. Плесень, видите, пошла, — доктор указал на небольшие островки зеленоватой плесени на поверхности гриба, — очень опасное, знаете ли, дело!
— Да и я ему сколько раз! Кто ж дрянью-то такой печень чистит? А ему хоть что. Хоть чеши, хоть пляши! Мозги ж все стухли давно! Вы посмотрите на эту рожу — возмутилась жена.
Фирзякин сидел на диване с лицом человека, только что узнавшего, что его дальний, забытый давно родственник, скончался, оставив в наследство десять миллиардов долларов. Но тут же оно сменилось выражением угрюмой горечи и печали, а ещё через секунду — стыдом и позором. Метаморфозы происходили молниеносно.
— Ну что ж, придётся забирать. Галлюцинаторное помешательство на почве отравления. Возможно, лизергиновая кислота.
— А? — не поняла жена.
— Амбулаторное лечение сразу исключаем. В стационар его, ребятки. А гриб этот от греха и в самом деле слейте в канализацию.
Санитары подхватили Гиндесбурга под руки и без сопротивления повели к двери. Доктор, распрощавшись с женой несчастного, оставил контактный телефон и удалился, а Ларочка первым делом, с чувством душевного спокойствия и внутренней победы над каким-то, как ей казалось, мировым злом, надменно со шлепком вылила чайный гриб в унитаз.
Где-то в районе малой речки, из сточной трубы ранним летним утром выплыл тёмно-коричневый объект. Блестя на солнце глянцевой кожицей, он поплыл, влекомый слабым течением в направлении поселка Касранцы. Мальчик Иван в это время удил с дедушкой рыбу на берегу.
— Дед, дед смотри! — закричал пацан, — чего это за рыба такая?
— Где?
— Вон, смотри, какая странная, как скат прям.
— Да откуда ж здесь скаты?