Когда-то здесь был речной край. Но реки замёрзли, превратившись в обыкновенные дороги. Воды больше не было. Вигге бежит по снегу, почти увязая в нём, с трудом выбирается и снова бежит. Он надеется успеть прежде, чем Айли уже ляжет спать — обыкновенно она ложится довольно рано. Он надеется успеть прежде, чем Ивар хватится его. Он надеется, что эта вылазка, как и тысяча ей подобных, останется без внимания со стороны старших.
Не знай Вигге так хорошо эту дорогу, он и то не сумел бы заблудиться. Однако большинство людей даже не знают, что подобный путь существует — основной дорогой добираться до Тивии от Нивидии пришлось бы дней пять, не меньше. Для этого сначала понадобилось бы заехать в Меливерт, до которого ехать часов шесть или семь, а потом постепенно добираться до Тивии. Вигге уверен, что Ивар либо не знает о короткой дороге, либо считает её жутко опасной. Зачем же иначе ему делать вид, что её нет? Про себя юноша надеется лишь на то, что его старшие братья и сёстры не станут особенно искать его в ближайшие несколько часов — что может случиться с семнадцатилетнем парнем в окрестностях Биорига? До владений Наримана далеко. Он никогда не подберётся достаточно близко к Биоригу, если не будет уверен в своей победе.
В Тивии довольно шумно, но Вигге старается не обращать на это никакого внимания. Какая ему разница — шумно в Тивии или нет? В Биориге обычно было тихо, если не считать разве что споры Хальдора с кем-нибудь из дружинников. Ивар любил работать в тишине, и потому в Биориге мало поощрялись разговоры без особого повода. И, кажется, все были ему за это благодарны. Все, кроме Вильгельма, который из-за этой тишины чувствовал себя совершенно потерянным. Наверное, именно поэтому он так много времени проводит в библиотеке — какой-то дефект при строительстве обеспечил то обстоятельство, что всякий раз, как был ветер, в библиотеке это было прекрасно слышно, несмотря на толстые стены и вполне целые окна. В библиотеке есть хоть какие-то звуки, пусть это и не человеческая речь. А Вигге не может жить в совершенной тишине.
Порой Вигге хочется закричать. Как кричат маленькие капризные дети, которые не получают желаемого. Это выглядело бы просто отвратительно, Вильгельм Ярвинен прекрасно это знает, но порой ему хочется поступить именно так — закричать, заорать, завопить. Чтобы его хоть кто-нибудь услышал. Впрочем, Вигге уверен, что если он так поступит, его лишь ещё больше перестанут замечать. В таком случае будет ещё больше поводов считать его ничего нестоящим ребёнком. В таком случае его будут просто презирать, а Вигге совершенно этого не хочется.
У Птицы маленький дом. Наполовину деревянный, наполовину каменный, одноэтажный и довольно крепкий. Кажется, дом этот был построен её дедом ещё до катастрофы. Впрочем, Биориг тоже был построен до катастрофы, но Вигге никогда об этом не думал. У Птицы в доме всего две комнаты, Вильгельм не привык к такой тесноте, но это не может отменить того, как сильно ему приятно бывать здесь. Даже если бы Айли жила в хижине, Вигге всё равно любил бы приходить к ней.
Айли кутается в шаль и пьёт кипяток. Обычную воду. Не травяные или ягодные настои, какие обыкновенно пьют в Биориге. Она даже не оборачивается, когда он входит в её жилище. Она никогда не оборачивается и никогда не запирает дверей — к ней всегда можно попасть. Вигге порой кажется она такой бесстрашной. Она могла сделать многое. И делала. Она помогала людям из своей деревни, добывая для этого ингредиенты для своих снадобий. Эти снадобья использовались в качестве лекарств. И Вильгельм был уверен, что если бы не она, Тивия уже давно вымерла бы от холода и болезней.
Имя Птицы переводится с одного из восточных языков как «лунный свет». Почти так же, как переводится второе имя Ивара. Ярвинены считались детьми луны, не солнца. Должно быть, именно поэтому Нариман так злился. Пожалуй, он был из тех, кого считают детьми солнца. Как Астарны из Интариофа. Вот те уж точно были детьми солнца. Правда, Вигге за свою жизнь не видел ни одного из Астарнов. Зато Ингрид пару раз совершенно точно была вынуждена общаться с главным из них — Киндеирном, которого в Интариофе прозвали Арго Асталом, что буквально переводилось как «солнце вечное». Почему порядок слов был именно таким Вигге спрашивал, на что получил совет — скорее приказ — молчать и не задавать глупых вопросов.
Её дом обставлен довольно бедно. Даже очень бедно, если сравнивать с Биоригом. Только всё самое необходимое. Довольно грубое. И очень простое. И сколько Вигге не пытался, подарков Айли совершенно не принимает — не считая разве что книг и совсем ничтожных безделушек вроде брелков и металлических кулонов. Она любит свой безыскусно обставленный домик, в котором особой роскошью являются белоснежная — такой даже в Биориге не найти — скатерть и старенькие зелёные бархатные занавески.
Птица довольно скоро заканчивает возиться со своим снадобьем и подходит к нему. Она улыбается так тепло и открыто, как, пожалуй, может только она одна. Её пальцы осторожно касаются его волос, спускаются чуть ниже, с какой-то особой нежностью проводят по щеке. Она целует его сначала в обе щеки, а потом в губы, после чего отстраняется и жестом просит сесть за стол. Это был один из своеобразных ритуалов, связанных с Айли, к которым Вильгельм уже успел привыкнуть.
— Не думай, что я не знаю, что ты про себя называешь меня Птицей! — зачем-то говорит женщина, ставя перед ним миску с похлёбкой — сколько Вигге не пытался убедить её, что в Биориге его кормят вполне неплохо, она всё равно каждый раз, когда он приходил, заставляла его поесть.
Нельзя сказать, что её слова удивляют его — она всегда почему-то обо всём догадывалась. Айли знала обо всём, что с ним происходило. Обо всех его мыслях. Она умела гадать по руке, умела читать что-то в глазах и понимать малейшие движения его губ. Она знала обо всём на свете. Ей не нужно было даже говорить… Птица прекрасно всё понимала. Без всяких на то подсказок. Она прекрасно знала людей. И видела их насквозь. Вигге следует признаться, что поначалу это казалось ему жутко неприятным.