Ганнибал быстро спустился вниз, собираясь пройти на кухню, но краем глаза увидел в тёмной гостиной знакомый силуэт, и, повернув туда, зашёл и включил верхний свет. От увиденного зрелища даже его выдержка дала крен, и он поражённо замер на месте, от бессилия сжав кулаки.
Уилл стоял абсолютно голый, весь съежившийся и прячущий лицо в ладонях. До этого момента Лектер видел его обнажённым только по пояс, но то, что было ниже, вызывало настоящий ужас.
Всё тело ниже пояса было изуродовано. Следы укусов, вмятины от кусков вырванного мяса, длинные и глубокие шрамы от самых бёдер до лодыжек тянулись по всей поверхности кожи, а вместо гениталий виднелся какой-то ошмёток.
Маленький аутист подвергся в детстве атаке каких-то диких животных, которые растерзали его тело в клочья.
Идеально красивый сверху и отталкивающе изувеченный снизу, без полового органа, аутичный эмпат с нарушенной психикой — ничего удивительного, что он был так зол и так одинок. Сердце Ганнибала бешено застучало, гулко толкаясь в его грудную клетку, и он едва удержался, чтобы не броситься вперёд. Он сделал один шажок на ватных ногах, но Уилл резко поднял руку, выставляя ладонь перед собой и приказывая оставаться на месте.
— Уилл…
— Стой, где стоишь, Ганнибал, — вымученно сказал профайлер, не поднимая глаз от пола. — Прошу тебя, не подходи. Дай слово, что выслушаешь меня, прежде чем решишь уйти.
— Даю слово, но я и не собираюсь бежать. Я шёл обратно, посмотри на меня, я по-прежнему в халате, чтобы извиниться и согласиться с любым твоим выбором. Если ты хочешь, чтобы я сдался, то ты мог просто об этом попросить.
Уилл поёжился, неуверенно потоптавшись на месте, и бросил быстрый взгляд на Лектера, который всё ещё стоял в нескольких метрах от него.
— Даже теперь? Когда ты видишь, какой я урод?
Ганнибал тихо вздохнул и с нежностью посмотрел на своего бешеного возлюбленного. Он был похож на Русала, безумно прекрасный до пояса и как будто покрытый чешуёй снизу, но ничего отталкивающего для себя Лектер в нём не видел. Уилл так старательно гнул и дрессировал его под себя, что он испытывал сейчас только одно желание — подползти к нему на коленях и потереться лбом об его бёдра.
Лишь бы утешить, лишь бы успокоить и спрятаться от всего мира под его сумасшедшей страстью и защитой.
— Я очень много нашёл бы, чего тебе сказать, Уилл, но знаю, что ты сейчас мне не поверишь, особенно после моей выходки на кухне. Но… я люблю тебя, и если ты понимаешь значение этих слов, значит, добавлять мне ничего не нужно.
Уилл нежно и загадочно улыбнулся и обхватил себя руками за плечи. Разрешения подойти не было, и Ганнибал остался на месте.
— Это случилось, когда мне было семь, — тихо сказал Уилл, сосредоточенно хмурясь, как бы настраивая себя на разговор. — Мои родители любили выпить. Мать вообще бухала всю беременность, и то, что я родился с отклонениями, никого не удивило. Я, как и все, плохо помню своё детство, но мои первые воспоминания о том, как они запирали меня в тёмной комнате, где я ползал по полу и рассматривал пылинки в слабых лучах света из-под двери. Я не говорил, только выл и плакал, но никого это не волновало. Когда ко мне прикасались, я начинал оголтело визжать, и они начали вытаскивать меня к своим собутыльникам, которые так развлекались. Они трогают, я ору, убирают руки, молчу, и так по кругу.
— Уилл, ты не должен мне всё это рассказывать, прости, что я настоял. Оденься, если тебе плохо, и мы забудем весь этот вечер.
— Нет, Ганнибал, — строго сказал Уилл, — я хочу рассказать. Только тебе. От того, что я боялся прикосновений, я сдирал с себя всю одежду и почти всегда сидел голый. Всех это даже забавляло, и папины собутыльники лапали меня и смеялись над моими визгами. В тот ужасный вечер один из них начал хватать меня за член, тискать и зажимать мне рот, но мне удалось вырваться и сбежать на улицу. Я помню, была глубокая ночь, я бежал по улице и орал от страха. А потом в какой-то подворотне я столкнулся со стаей диких собак.
Уилл снова закрыл лицо руками, и Ганнибал просто сел прямо на пол, чтобы не нарушить обещание и не броситься к своему дрожащему от волнения любимому.
— Там был вожак, огромный серый пёс, и он начал обнюхивать мои гениталии. Я закричал громче, прямо завизжал, и со всей силы начал лупить эту глупую собаку по голове. Он зарычал и… откусил мне… цапнул и вот хлынула кровь… я орал от боли… кровь потекла по ногам, и другие собаки накинулись на меня, кусая и слизывая её… но я не упал, а снова побежал, и тут вдалеке показалась полицейская машина. Они стреляли в воздух, чтобы отбить меня у стаи, и я попал в больницу. Было разбирательство, родителей лишили прав, а меня отправили в приют, где я впервые попал к нормальным врачам и педагогам. Они научили меня говорить, писать и читать, но из-за моего уродства со мной никто не дружил. Если кто-то смеялся надо мной, я бросался в драку, мог накинуться на того, кто здоров и у кого красивые ноги. Короче, меня так и не усыновили, и я вырос в приюте.
— Уилл, хватит, я всё понял. Иди сюда.
— Но моё одиночество принесло мне свои плоды. Я много думал, смотрел на мир, играл в разные логические игры, мало общался с людьми и разбирался в нём на эмоциональном уровне. И я стал тем, кем стал, — аутистом с эмпатическим расстройством, боязнью прикосновений, тягой к прекрасному уродству и ненавистью к людям, травящих и бросающих на улице собак. Так появился Лунатик. В больнице Мэттью нравилось смотреть на мои изъяны, он расспрашивал о моём детстве и однажды пришёл ко мне в гости, когда я был уже дома. Я рассказал ему о мужчине, который избил до смерти свою собаку, про которого я прочитал в интернете, и он принёс мне его тело прямо домой.
Ганнибал опустил глаза, поражённо уставившись в пол. Он везде ошибся. Уилл не был убийцей, не подлавливал Мэттью и не держал его в ежовых рукавицах. Это ублюдочный санитар превратил одинокого аутиста в маньяка. Держал его в плену совершённых ошибок, сделал своей страховкой, подпитывал в нём злость и жестокость, мучил бедного мальчика и пользовался его мозгами. Уилл никак не мог избавиться от него, не в состоянии самостоятельно его убить, и, случайно найдя Потрошителя, стравил их между собой. Любой другой человек бы не подошёл. Кто ещё сможет противостоять маньяку, вынести чужое безумие и задушить здоровенного санитара цепью? Только ещё более отбитый на всю голову психопат, и Чесапикский потрошитель ну прям идеальный вариант.
Значит, те его мысли, что всё, что произошло, было подстроено Уиллом, — правда, и радовало лишь одно — он вернулся за ним туда, в логово Лунного Убийцы, спас его жизнь, не задумывая это изначально, и с тех пор был всегда рядом.
Ганнибал был любопытен, но внезапно понял, что больше ничего не хочет слушать о Мэттью и Уилле. Как там они снюхались, начали есть своих жертв, почему столбы и фотографии… он просто не хотел этого знать. Лектер никогда не думал, что он способен страдать, а уж то, что чьи-то муки будут рвать его сердце на части, он и не мог предположить. Но от общения с санитаром тоже была польза. Уилл стал умелым манипулятором, отлично ловил маньяков — ведь наглядное пособие всегда под рукой, как очень хороший учебник — он стал храбрым и бесстрашным, научившись направлять свою злость и безумие в правильное русло.
Ганнибал встал на ноги, стянул с себя халат, подошёл к любимому и без слов укутал его, пряча под тканью то, чего тот так стыдился. Он потянул его за собой, усаживаясь в кресло, и, затащив Уилла к себе на колени, крепко его обнял. Дрожащий профайлер уткнулся носом ему в шею, покрытую синяками от удушья, и обнял его за талию.
— У меня только один вопрос, малыш, — мягко сказал Лектер, упираясь подбородком ему в макушку. — Почему луна? Что такого в лунном свете? Или вы просто путали следы?
— Лунный свет — это что-то, противоположное солнцу, — ответил Уилл, приподнимаясь и смотря Ганнибалу в глаза. — Кровь кажется чёрной, красота становится пугающей и страшной, а уродство выглядит завораживающе прекрасно. Смерть и убийства — это уродство, но лунный свет делал это красивым произведением искусства. Я тоже могу смотреть на себя в зеркало только при свете луны. Она прячет физические изъяны.