Пожевывая зубочистку, Флоров задумчиво изучал застывшие у парадного иномарки. «Шестисотых» было всего три, и приятно грела душу мысль, что один из них его. Правда, по доверенности, но зато без дураков и синего щита, настоящий. Обьем двигателя шесть литров, кузов класса "эс".
Загодя увидя знакомую «девятку» с Алексеем, он завел «шестисотый» и въехал на бензоколонку, расположенную через дорогу.
Вперед сунулся джип «панджеро» с высокомерным холеным «пиджаком», тогда Флоров высунулся в окно и с наслаждением крикнул тому прямо в лицо:
— Ну-ка, гиббон, убери свой уазик!
Тон был узнаваем и хорошо отрепетирован, правда, водитель заартачился, стал демонстративно набирать номер на мобильнике, но тут, непрерывно гудя, сзади резко накатил Масол, едва не влезши ему на крышу, и им двоим с Флоровым не хватило буквально нескольких сантиметров, чтобы общими усилиями раздавить джип меж двух машин.
Лицо «пиджака» стало белее его тысячедолларовой сорочки, и он счел за лучшее исчезнуть.
Флоров обратил внимание, что Масол сигналит, не переставая, и машет ему рукой.
Он подошел. Алексей вертелся на сидении ужом и все время оглядывался. По всему было видно, что ему не по себе, и что-то его гнетет.
— Что случилось? — спросил Флоров.
Мукин повернул к нему взопревшее лицо и сказал:
— Гоша объявился.
Интонация у него была какая-то странная. Во всяком случае, она меньше всего напоминала радость по поводу когда-то пропавшего, а теперь внезапно объявившегося подельника.
— Он где? За границей?
— В том то и дело, что здесь, в городе.
— Ты его видел? — удивился Флоров.
— Нет. Он звонил.
Флоров облокотился на крыло масоловского авто, глянул с прищуром:
— Что-то он не торопится увидеться со старыми друзьями.
Мукин отвернулся, показав свой изумительный коршуний профиль, и пробормотал больше себе, чем собеседнику:
— Говорит как-то не по-нашему, слово не вставить. Как книжку читает. По Морскому радио как раз «Спикер» передавали, нашу любимую песню, там еще в клипе кетчупом все брызгают, а он ноль внимания. На него совсем не похоже.
Флоров задумался. Что-то действительно не похоже на обычно немногословного Ханыча: ему и пару слов то связать, подвиг. Скажет обычно словечко да может молчать целый день.
Походило, скорее всего, на ситуацию, как если б его ЗАСТАВИЛИ говорить.
Неприятная, прямо скажем, ситуация. Неужели началось?
— Что он тебе сказал? — спросил Флоров.
— Да в том то и дело, что ничего! — взорвался Алексей. — Бормотал все время как пьяный. Я, говорит, приехал. Я ему: ты где? А он свое гнет. Вот приехал, никто его не встретил, чего делать не знает.
— Где он пропадал, не сказал?
— Нет.
— Ну и чего ему надо было?
— Не сказал. По-моему, он и сам не знал. Может, он дури наглотался?
"Одни вопросы", — подумал Флоров. — "И ни одного ответа. "Воскрешение Ханыча вместо того, чтобы внести хоть какую-то ясность в и так до невозможности запутанные события последних дней, вызвало новый всплеск мути. Тут, пожалуй, даже опыт известного в определенных кругах реаниматора не поможет.
У Флорова создалось ощущение, что кто-то играет слишком крупными картами, особо не разбирая, что бьет: шестерку или козырь. Еще ему не понравилось слово "воскрешение".
При чем тут воскрешение? Ведь он же не умирал? Или все-таки умирал?
— Поехали на дачу к Коновалу, — решительно сказал Флоров. — И вот еще. Позвонит снова Ханыч, дай мне знать. Я сам хочу с ним поговорить.
Флоров прошел сквозь просторную веранду и крикнул:
— Яна!
Однако на зов явился лишь садовник Толик, иногда по мере необходимости выполнявший в доме работы по мелкому ремонту. Вот и в этот раз в руке у него были инструменты. Толик отличался излишней набожностью, все время по поводу и без осенял себя крестом и, может, из-за этого напоминал Флорову тщедушного, с молодым лицом, старичка.
— Она ушла, — пояснил он. — Кто-то ей позвонил, она и ушла.
— Кто позвонил! — Вскричал Флоров и в сильной тревоге выскочил на улицу.
Первым делом проверил гараж, удостоверившись, что все машины на месте. Это немного успокоило его, но он сразу вспомнил про лодки. Дача Коновала располагалась всего в десятке метров от моря. Три лодки всегда качались на пирсе.
Теперь лодок было две.
Яну разбудил телефонный звонок. Она глянула на часы. Двенадцать. Рано, если учитывать, что вчера легла в три. Телефон звонил не переставая. Она взяла трубку.
— Алло.
— Привет, Яна, — раздался незнакомый голос, он был вежливый, а тембр мягкий, как вологодское масло.
— Привет. А вы кто?
— Друг. Меня зовут Ханыч.
— Я вас не знаю.
— Это очень прискорбно, вы бы не разочаровались. Мы могли бы неплохо повеселиться вместе. Чувство сожаления переполняет меня, когда я представляю себе вас, одинокую, всеми заброшенную, никому не нужную.
— Не говорите так, а то я сейчас заплачу.
— Если я замолчу, это не перестанет быть правдой. Вы сидите на этой даче, как в тюрьме, а жизнь проходит. Клетки стареют, как говорят, перестают вырабатывать гормоны молодости, и это уже навсегда. Вы что, в монахини нанимались?
— Не нанималась, а что делать?
— Я могу предложить кое-что получше.
— Я что?
— Давайте прогуляемся.
— Так приходите.
— Куда? Что мы там под охраной будем гулять? На пятачке в три квадратных метра.
— А как же без охраны? Меня к вашему сведению, чуть не убили.
— Убили? — в этом моменте ей показалось, что слово вызвало легкое недоумение со стороны собеседника, как будто он не знал, что это слово обычно обозначает. — Какая ерунда.
— Ерунда? — даже у обычно меланхоличной Яны его снисходительность вызвала бурю протеста. — Люди погибли. Их сбросили с семнадцатого этажа.
— Сбросили? Ерунда, — с той же снисходительностью продолжал Ханыч. — Никто не погиб, Яна. Вам морочат голову. Все живы. Они просто уехали за границу.
— Алик тоже так говорил. Но потом сказал, что посылали какого-то человека за границу проверить данные, но он тоже исчез.
— Я не исчез, — сказал Ханыч и замолчал.
— Так это были вы?
— Да это был я, — ответил он, сделав акцент на слове «был», но ей уже было не до таких пустяков.
— Так вы все проверили и вернулись?
— Да. Я приехал сразу к вам, чтобы успокоить, — на этот раз он сделал акцент на слове «Успокоить», но она и этого не заметила. — Выходите и садитесь в лодку.
— А вы?
— Обо мне не беспокойтесь.
Она положила трубку и огляделась, убедившись, что ее никто не подслушивал. В таких вопросах она была очень осторожна. Выйдя в сад, она почти столкнулась с садовником Толиком, но этого можно было не опасаться. При виде девушки он лишь истово забормотал под нос очередную молитву.
За охрану дачи отвечали два Ивана — Большой и Маленький. На пути на улицу ей не встретился ни один.
Море встретило ее тяжелым плеском. Чтобы не расползся берег, он был огражден бетонными блоками. К одному из блоков, к вбитым в него кольцам, были принайтованы три лодки.
Она села в крайнюю. Не успела отдать швартов, как лодку дернуло, и она стала удаляться от берега.
— Осторожнее! — вскрикнула Яна, от неожиданности полетевшая на лавку, но ей никто не ответил. — Кто здесь?
Яна привстала и разглядела толкающего лодку аквалангиста.
Дотолкав лодку на приличное расстояние от берега, аквалангист показался из воды, облокотившись на борт лодки. Та опасно накренилась.
— Осторожнее! — повторила она и спросила. — Ханыч, это ты?
— Я! — неожиданно для нее он сильно качнул лодку, и она кубарем полетела за борт.
Вода, оказавшаяся неожиданно холодной, быстро привела ее в чувство. Почти сразу она вынырнула. Лодка болталась на волнах, вокруг никого не было. Она лихорадочно поплыла, как вдруг ледяные руки цепко ухватили ее под водой.