– «Может быть злоупотребление всеми вещами, которые употребляются, за исключением одной только добродетели».
– О, так вы ещё и образованы? Тем хуже для вас. Какие языки вы знаете?
– Я свободно говорю на фрэнчском и знаю латынь.
– Α! Тогда для вас ещё не всё потеряно. Два языка – в пределах нормы. Вот когда девушка знает три-четыре, как в Руссианской империи… для наших соотечественников это уже слишком.
– Autant de langes qu’un homme sait parler, autant de fois est-il homme*; но наша гувернантка просто не могла научить нас большему.
(*прим: кто знает много языков, тот живёт жизнью многих людей (фр.)
– Скажу вам, мисс Лочестер, что я обычно сам был своим учителем. И, должен признать, всегда оказывался своим любимым учеником.
Я прищурилась:
– Мистер Форбиден, осмелюсь предположить, что гордыня – главный ваш грех.
– Ошибаетесь, мисс Лочестер. Если говорить о грехах, то я в одинаково добрых отношениях со всеми семью. – Он улыбнулся моей оторопи. – Кстати, это возвращает нас к добродетели и к тому, что в наших гостиных даже из неё умудрились сделать доходный товар. И вы, не сочтите за оскорбление, по меркам почтенных матрон не cлишком-то дорого стоите.
– И вы не считаете это оскорблением?
Почему-то я не была сердита. Забавно, но наш разговор странным образом меня… веселил?
– Констатацией факта, повторюсь. К примеру, сейчас вы в комнате наедине с посторонним мужчиной. Более того, почти незнакомым посторонним мужчиной. Не боитесь, что я посягну на вашу честь? Ведь мы, мужчины, только об этом и думаем, завидев молоденькую девушку… если верить почтенным матронам.
– Нет, не боюсь.
– Только за это любая добропорядочная девица будет иметь полное право презрительно от вас отвернуться.
– Возможно, я подтвержу ваше невысокое мнение о моей персоне, но мне будет абсолютно всё равно.
Я действительно не боялась. Возможно, напрасно.
Особенно если вспомнить события сегодняшнего утра.
– Вы подтвердите моё мнение, но отнюдь не невысoкое. – Он сидел, с королевским достоинством откинувшись на спинку кресла, соединив кончики длинных пальцев. – Мисс Лочестер, я не знаю, что плохого сделал вам Томас Чейнз, но я могу сказать одно: вы рождены не для него, а он – не для вас. Вы – дикая птица, загнанная в клетку условностей. Он обмотает вашу клетку нерушимой цепью бесконечных аристократических обязанностей.
– Кто вы такой, чтобы об этом судить?
– Человек, который достаточно пожил на этом свете. И повидал больше, чем ваши достопочтенные родители, вместе взятые. – Он улыбнулся: не порочной, а вполне приветливой, лишь хитрой немного улыбкой. – Вы противоречите мне, хотя я высказываю ваши же мыcли, которых вы страшитесь. Не думаю, что лорд Томас когда-нибудь сможет постичь хотя бы тень этих мыслей.
Я помолчала, глядя в окно, плачущее под ударами тяжёлых капель.
– Забавно, – вдруг произнесли мои губы, – я никогда в жизни ни с кем не разговаривала так… просто. А с вами… человеком, едва мне знакомым…
– Существует родство душ, мисс Лочестер. В том, что вы – моя духовная родственница, я убедился, едва вас увидел. Растрёпанная, с пылающими щеками и серым штормoм в глазах – до чего же вы были хороши, фомор побери! Особенно пoсле двух часов, проведённых в стерильном обществе вашей пустоголовой сестрицы и матушки, похожей на сушёную рыбину.
– Я не давала вам никакого права оскорблять мою семью.
– Ваше право, мисс Лочестер, мне совершенно ни к чему. Впрочем, прошу прощения. – Мистер Форбиден поглядел в окно. – Мне каҗется, или вам немного полегчало?
– Немного, – поколебавшись, согласилась я.
– Тогда, пожалуй, я велю подать экипаж. Ливень не думает утихать, а дома вас скоро хватятся. Не имею ни малейшего желания способствовать тому, чтобы вас посадили под замок.
– А вам какой интерес?
Поднявшись на ноги, он подал мне руку:
– Надеюсь ещё не единожды разбавить своё одиночество приятной беседой с моей очаровательной родственницей.
Я вложила свои пальцы в его ладонь почти без промедления.
Пока мистер Форбиден отдавал распоряжения, я стояла под зонтом, который мне любезно одолжили, и с любопытством оглядывала окрестности. Окутанный ливневой дымкой мир казался нереальным. Может, я всё-таки сплю?..
Край глаза уловил движение у угла дома. В льющемся из окон свете блеснули два золотых пятна. Я сощурилась, – и страх прокатился по телу волной ледяного оцепенения.