Его разноцветные глаза были ближе, чем когда-либо, его пальцы придерживали меня едва-едва, но при этом – удивительно цепко. И почему-то мне казалось, что это, а вовсе не сквозняк, является причиной моей внезапной мгновенной дрожи.
Скрипки деликатно и нежно вывели первые аккорды. На шесть восьмых, складывая вальсовый ритм.
Мой партнёр повёл меня вперёд.
Первые фигуpы были чинными и неторопливыми. Мы делали шаги и повороты, даже не соприкасаясь руками.
– Жаль, что нас прервали на кладбище, – произнёс мистер Форбиден. Скрипки приглушали ėго голос для всех, кроме меня. – Полагаю, поговорить с вами о Шекспире было бы весьма любопытно.
– Не думаю, что вы услышали бы из моих уст нечто новое для вас.
– Порой приятно услышать из чужих уст нечто хорошо тебе известное. Осoбенно если это нечто, близкое тебе самому. Вносит некое разнообразие в привычное одиночество.
– Ощущаете себя одиноким?
– Только не вздумайте меня жалеть, мисс Лочестер. Моё одиночество – верный и приятный товарищ, с которым я давно уже решил связать свою жизнь, о чём ничуть не жалею. Однако иногда приятно побыть и в другой компании.
Сердце как-то неприятно кольнуло.
– Так презираете всех женщин?
– Не всех. И ни одной из них не пожелаю пару вроде меня.
Удивительно, но эти недобрые слова заставили исчезнуть призрак подступившей было тоскливой обиды.
Голоса скрипок сливались в трeпетную мелодию, мажорную, светлую в своей пронзительности. Мы вскинули руки, делая круг, – подняв ладони, но ещё не соединяя их, лишь приблизив друг к другу. Я не чувствовала ни малейшего неудобства; наверное, потому что впервые в жизни думала в танце не о ногах и не о правильности или плавности движений, а только о том, кто легко и уверенно вёл меня по залу, не отрывая взгляда от моего лица.
Я отвечала ему тем же.
– Где вы научились так стрелять, мистер Форбиден?
– Долгая история.
– И страшная, полагаю.
Наши пальцы наконец соединились. Мы сошлись и разошлись, затем снова, выполняя фигуры следующих четырёх тактов. Меня закружили под рукой, сливая отдельные огоньки далёких свечей в единое сияющее марево; потом, не разнимая ладоней, мы сделали по шагу в разные стороны, развернувшись прочь друг от друга, – лишь для того, что бы в новом такте сблизиться опять.
Я знала, что где-то рядом танцуют другие пары, знала, что вокруг стоят, глядя на нас, другие гости… но в этот миг не слышала и не замечала больше никого.
– Вас привлекают страшные истории, мисс Лочестер. И страшные люди, – проговорил мистер Форбиден, снова кружа меня под рукой, пока я шла вперёд вальсовым шагом, а мыски моих туфель выплетали по паркету изящные вензеля. – Я понимаю, чем они влекут девочек вроде вас, но, поверьте, эта тропинка опасна.
– Α вы страшный человек, мистер Форбиден?
– Со стороны обычно виднее, а мне такого не говорили.
– Ибо те, кто мог бы сказать, смолкали навеки прежде, чем получали такую возможность?
Когда он привлёк меня к себе, чтобы мы наконец полетели по залу в обычном вальсовом повороте – на его губах расцветала широкая улыбка, а в разноцветном взгляде плескался смех.
– Ах, Ребекка. Ребекка, Ребекка. – Хозяин Хепберн-парка неотрывно смотрел в мои глаза, кружа меня так стремительно и легко, что я почти не ощущала паркета пoд ногами. Я не понимала, что больше туманит мне голову: пьяняще быстрые повороты – или прикосновение его пальцев, державших меня уже крепко, почти собственнически. – Да, я страшный человек. Тем более страшный, что вижу дорожку, по которой вы хотите идти сейчас,и не имею ни малейшего желания вас останавливать. Пока вы не зайдёте по ней слишком далеко, по крайней мере. – Он помолчал, точно слушая крещендо скрипок, плавно подводящих музыку к кульминации перед самым завершением. – Но будем считать, этот мир задолжал мне достаточно, что бы я тоже имел право на маленькие капризы.
Финальные такты и последняя фигура не позволили мне вдаваться в расспросы. Я положила обе руки ему на плечи, обе его ладони сжали мою талию, и он легко, как пушинку, приподнял меня, чуть оторвав от земли, закружив над паркетом. На один томительный миг наши лица оказались недозволенно близко, – и когда мистер Форбиден опустил меня, позволив вновь коснуться ногами пола, я осознала: впервые за все сегодняшние танцы у меня сбилось дыхание, и вовсе не от усталости.
Те мгновения, что в зале затихало тремоло последнего аккорда, мы смотрели друг на друга. Не спеша отступать, не спеша отпустить.