Выбрать главу

По всем канонам джентльменства пострадавшую полагалось уложить на кровать. Но переться обутым в чужую квартиру… Черт его знает, какие здесь порядки.

Будто угадав его колебания, девушка подсказала:

— Моя комната вон та, направо. Можно не разуваться.

Комнатка была самая обычная. Окно, задернутое

тюлем, тахта возле стенки, письменный стол с компом. На стенах — книжные полки, картинки какие-то, явно любительские. И платяной шкаф у двери.

Стараясь лишний раз не наступать на пушистый коричнево-зеленый ковер, Рэм подошел к тахте, аккуратно усадил девушку. Та посидела с минуту, затем, виновато взглянув на мужчину, опустила голову на подушку.

— Ничего, если я полежу? Устала.

— Да пожалуйста! Ты же у себя в квартире. Делай что хочешь. — Он нерешительно помялся у двери. Кажется, спасательная операция завершена? — Я пойду, пожалуй.

— Спасибо вам огромное! Не представляю, как бы я сама доползти сюда смогла. Мама предупреждала: не выходи на улицу, слабая. Есть балкон, там и сиди. А я не послушала. Вот бы она расстроилась, если бы нашла меня где-нибудь под подъездом. Вы меня спасли… А я даже не знаю, как вас зовут?

Меньше всего хотелось представляться. Но не врать же!

— Рэм. Рембрандт.

— Ух ты. Тот самый? Вы художник вирт-арта?

— Я Мастер.

Мысленно покраснел. Фраза эта, в чужих устах такая значительная и веская, в собственных каждый раз звучала напыщенно и глуповато. Будто хвастался, а не сообщал свой общепризнанный статус.

— А я просто Дарина. Можно Даня.

— Приятно.

Постарался улыбнуться не фальшиво. И отвернулся, готовый покинуть эту комнату. И забыть о ее хозяйке.

— Вы только не думайте, я не наркоманка! На руках — это от лекарств и капельниц!

Рэм застыл. Оглянувшись, выдавил:

— Да я и не думаю…

Вранье! Именно так и думал. И девчонка это прекрасно понимала.

— Думаете.

— Слушай, мы с тобой чужие люди. Какая тебе разница, что я думаю?

Девушка дернула плечом.

— Может, вы последний человек, с которым я познакомилась. Я не хочу, чтобы обо мне кто-то плохо вспоминал.

Та-ак… Час от часу не легче! Рембрандт обреченно вздохнул. Выходит, его миссия здесь отнюдь не завершена. С сомнением посмотрел на туфли. Нагнулся, расстегнул липучки. Оставил обувь у двери, протопал через всю комнату к столу, опустился на бледно-зелененькое, под тон обоев и ковра, кресло. И строго взглянул на девушку.

— Дарина! Что за глупость ты сейчас сказала?

Та посмотрела на мужчину удивленно и даже немного испуганно. Видимо, не могла понять, в чем ее хотят еще обвинить. А когда сообразила, охнула, закрыла ладошкой рот.

— Рэм, вы меня неправильно поняли! Я не собираюсь… это я не о суициде говорила. Просто…

— «Просто» что?

Девушка молчала, смотрела нерешительно. Что там еще за тайна? Вон даже губки облизнула, так волнуется.

— Хорошо, я скажу. Обещайте, что не начнете меня жалеть. Терпеть не могу, когда все смотрят на меня, будто…

Рембрандт пожал плечами:

— Как скажешь.

Девушка набрала полную грудь воздуха. И выпалила:

— Я умираю от лейкемии. Острый лейкоз. — Перевела дыхание. И добавила, будто точку в диагнозе поставила: — Вот.

В комнате установилась тишина. Полная. Только шум проезжавших по дороге машин долетал. Рембрандт растерялся. «Растерялся» — слабо сказано! Он был ошарашен подобным заявлением. Не знал как себя повести, что сказать. Так и сидели молча, глядя друг на друга. Наконец попытался хоть что-то ответить:

— Дарина, ты опять говоришь глупости. Болеть лейкемией вовсе не значит умирать. У нас же не двадцатый век на дворе! Тысячи людей лечатся от этой болезни. И выздоравливают.

Девушка улыбнулась. Снисходительно.

— Я знаю статистику. Девяносто два процента выздоровлений. Но девяносто два — это не сто. Мне не повезло, я попала в оставшиеся восемь. И как от нее лечат, знаю. На своей шкуре испытывала. Три года по больницам. Разве не заметно? — Она погладила жиденькие волосики на голове. — Башка почти лысая. Жалко, раньше у меня волосы красивые были… Ну ничего, мама мне парик шикарный купила. Чтобы, когда в гробу лежать буду, страшилой не выглядела.

Заметив, как при последних словах вытянулось лицо мужчины, Дарина поспешила объясниться:

— Извините. Это я шучу так. Черный юмор. Конечно, мама все ждет какого-то чуда. Она до самого конца будет надеяться.