— Да какие жертвы! Трём крысам раз в месяц голову на тропке оторвём, всё лучше, чем людей попусту на гибель отправлять! Если бы не тропа, мы уже давно бы выродились в этих краях глухих! Не уж то богам жизни крыс важнее людей, запертых здесь?! — с вызовом ответил староста, глядя в глаза Каланара.
Бросивший взгляд на продолжающий гореть зелёным амулет, охранитель открыл было уже рот для ответа, когда друг в очередной раз его удивил.
— Вы не похожи на битых несчастьями крестьян, Витар. И уж тем более на бедных. Вы процветаете не благодаря помощи извне, тропа наружу вам нужна явно для другого. А вот то, что ты заговорил о богах — это хорошо. Они, судя по вашей церкви, уже давно от вас отвернулись. Не желаешь рассказать, что вы сделали такого, что даже терпеливая Риката отвернула от вас свой лик?
Голос Каланара наполнился такой силой и властью, что Олган невольно отодвинулся от друга, а староста мгновенно съёжился, втянул голову в плечи, и опустил глаза. Через минуту, под тяжелым взглядом он наконец нашел в себе силы и заговорил:
— Это ещё года три назад началось, когда священник наш начал на люд простой взъедаться… Мы, дескать, то веруем неправильно, то мало на церковь жертвуем, то богам мало молимся. А мы люди простые, не монахи! Не можем мы целыми днями поклоны отбивать, нам семьи да хозяйство поднимать надобно! А Армилак начал людей от церкви и от богов отлучать, а когда понял, что у него и паствы не осталось, проклял нас, и в церкви заперся. Мы туда уже два года не заходим, барьер он поставил… Только вот после того, как закрыл он церковь для нас, так у нас сразу урожай богатым стал, да скот перестал умирать…
Каланар продолжал сверлить старосту взглядом ещё несколько минут, после чего проронил:
— Темнишь ты, Древорез. Темнишь, не договариваешь, и запутать в своих речах обтекаемых пытаешься. Пусть амулет и показывает, что ты правду и около правду говоришь, но я-то чувствую фальшь твою. Расскажи, как было на самом деле!
— А вы, уважаемый жрец, сходите и сами спросите у священника. Он ведь до сих пор иногда из-за дверей закрытых нас проклинает. Вот у него и узнайте, правду ли я сказал, или солгал, если магическим штучкам друга вашего не верите. Вы, конечно, божий человек, но и вы должны законы уважать… Вы в чужом доме хозяина, который вас хлебом встретил, во лжи обвиняете. Этому ли ваш бог учит? — насупившись, прогудел староста, сцепивший побелевшие от напряжения пальцы.
Олган откровенно опешил от такой наглости, а вот Каланар, откинувшись назад, от души расхохотался. Отсмеявшись, он опустил руку на плечо друга, и поднялся.
— Ох… Оставляю тебя с этим потерявшим нюх наглецом — сам воспитывай подчинённых! Я пока схожу в церковь — проверю, что там на самом деле. Тебе часа хватит?
— Нет, Калан… Думаю, ставить на место эти мозги я буду подольше. В любом случае, встретимся уже на площади. Света тебе, друг.
— Света твоей душе, Олган! Будь осторожен.
Когда за Каланаром хлопнула входная дверь, на лицо Олгана наползло угрюмое выражение, и убрав во внутренний карман письменные принадлежности, он поднялся, и подошел к шкафчику, за стеклом которого блестел небольшой, в треть ладони металлический значок старосты княжества Риккатис.
— Забавно! Этот значок первый староста Звездопада получил от прадеда нашего князя. Князь Ортан направил разорившегося купца Озима следить за этими землями, собирать и отправлять ему налоги, разрешив оставлять себе двадцатую их часть. Письмо Озима до сих пор хранится в архиве княжеской библиотеки. И вот цитата из этого письма, Витар, — Олган открыл дверцу, и аккуратно взял значок с небольшой бархатной подушки. — «Принимая печать старосты, клянусь нести службу с честью, оберегая земли его от смуты и любого ворога, собирать налог с земель, вод и поданных его и добросовестно отправлять налог этот князю». Если ты забыл, Витар, я напомню: староста — это служащий князя. Ты занимаешь этот дом, пользуешься трудом и налогами поданных князя только за службу! В казначействе уже больше десяти лет ни одной записи о Звездопаде, а последняя вообще ссылается на письмо старосты Химира Древореза, в котором говорится, что пожар в болотах спалил деревни Зелёную Низину, Тёмный Ручей, и настолько повредил Звездопад, что налоги более собирать не с кого. И что же я вижу?
Неспешно повествуя, Олган незаметно повернул перстень на своем пальце камнем внутрь, и положил на него значок. К концу речи изображающий вставшего на дыбы грифона значок уже сиял, словно начищенная монетка, а подошедший к напряжённому старосте Олган схватил его за густые чёрные волосы, и резко оттянув голову назад, впечатал значок в сразу же зашипевшую кожу лба.