— Теперь, скажи мне, Михалыч, что это за лунубь у вас тут? — спросил он, как можно беспечнее, выставляя новую пару пива.
— Это я придумал! — Михалыч важно поднял заскорузлый палец. — Лунный голубь, а единым словом «лунубь».
— А причём к голубю луна?
— Дуры-птицы, путают крыши под железом. У нас зернохранилище оцинкованное, жильё ихнее. Этих проглотов там гоняют по ночам. Вот они и летают. Когда луна полная, крыши блестят. Сядет такой бродяга на крышу, заснёт. Потом катится по крыше, очумелый. Сколько я крыш в селе не делал, всё одно и тоже. Только и спасение, что покрасить.
Как всё просто! Глотком пива Ветров промочил пересохшее от волнения горло. Красивая трансценденция накрылась медным тазом, вернее, оцинкованной крышей.
— Зачем тогда сюда приплетают духов, коров?
— Вот народ! — Михалыч возмущённо рванул полоску мяса с рыбьего бока. — Уже и Степаниду мою зацепили! Да зернохранилище обустроили, аккурат, на месте скотомогильника! Моя старая как вбила себе в голову, что в голубях тех души коров, так и не вышибешь ничем. Придумала себе какую-то воду, людям голову морочит.
— Ага, значит можно обычной краской красить? Возьмёшься Михалыч? Моя жена от этих лунубей спать не может — спросил Ветров, заглядывая в холодильник. Новый виток переговоров требовал дополнительных резервуаров горючего. Услышал, как за спиной звякнула упавшая бутылка, обернулся. Михалыч дрожащей рукой пытался водворить её на место.
— Так ведь, то всё давно было — хрипло сказал он. — Перестали пшеницей заниматься. В зернохранилище теперь тракторная бригада. Голубей в селе нет. Я подумал, народ твою новую крышу увидел, да и вспомнил про старое.