В этой партии действительно нет места для меня. Никому не нужная пешка, случайный прохожий, и впрямь попросту оказавшийся не в том месте и не в то время, ставший лишним свидетелем. Мне все рассказали только по одной причине — от меня избавятся, хотя я пока и не представляла, как, не вызвав при этом подозрений у Шиана, Афаллии и всего континента.
И что будет с моей свитой? Их отошлют домой или тоже инсценируют череду несчастных смертей?
— Меня… убьют? — спросила едва слышно.
Королева наконец посмотрела на меня равнодушно, будто я рангом лишь чуть выше пустого места, будто я шелудивая, больная псина, прибившаяся к ее двору, — да, жалко самую малость, но возиться не хочется, проще велеть слугам прогнать прочь или вовсе сразу пристрелить.
— Это не мне решать, — промолвила Элеонора и мне почудилась толика сожаления в ее пустом голосе. — Но мой сын намерен предложить тебе сделку — твое молчание, покорность и согласие в обмен на твою же жизнь, возможность провести ее в богатстве и довольстве.
— С вашего, леди-мать, позволения, я хотел бы обсудить детали нашего соглашения с принцессой наедине, — Герард повернулся, открыл дверь в спальню и, отпустив мое запястье, приглашающе махнул рукой.
Я осторожно проскользнула в комнату, не сдержала дрожи, услышав стук закрывшейся двери, тихие шаги за спиной. Кольцо у Герарда, сияния больше нет — я проверила еще утром, сидя в горячей ванне. Я не могла позвать на помощь — Элеонора всего лишь беседовала со мной, не нападала, не угрожала открыто, не оскорбляла. Что мое слово против слова королевы, кто поверит в мой рассказ, если я решусь повторить услышанное вслух? Кто в целой Афаллии защитит меня, кроме Мартена, Кадиима и четырех шианских девушек? И одарена только Айянна, остальные не смогут постоять даже за себя. Рассчитывать в этом вопросе на Эллину нельзя — прежде всего она подданная афаллийской короны, обязанная подчиняться своей королеве. Жестоко вынуждать Эллину выбирать, подводить к настоящей государственной измене.
— Лайали…
В отражении в зеркале напротив себя замечаю — Герард приблизился ко мне, протянул было руку к моим волосам, но отдернул.
— Я хотел бы извиниться за… прошлую встречу. Я тебя напугал, хотя и не желал этого. Просто твой запах нахлынул так неожиданно, обрушился как удар и в результате я… вел себя несдержанно и недопустимым образом. Прости.
Я слежу через зеркало за Герардом и не понимаю внезапных перемен — он отводит взгляд, говорит нерешительно и, кажется, смущается, словно самый обыкновенный мальчишка, впервые оставшийся наедине с понравившейся ему девочкой. Не уверена, искренен ли он — быть может, все лишь понарошку, обман и притворство, — и потому настораживаюсь сильнее, будто потревоженный шорохом зверь.
— Я… Дирг побери, надо было раньше приехать, Александр никогда не ценил должным образом того, что ему дается, и тем досаднее, что братец и здесь меня опередил. Кажется, будто некоторые вещи не изменятся никогда — я по-прежнему учусь и пытаюсь доказать, что я достоин занимаемого положения, а братишка по-прежнему ни Дирга не делает, развлекается и получает все, что ему угодно, не ударив палец о палец.
— Я вас не понимаю, — повторяю я вслух.
— Дело в том, что твой запах… — Герард запускает пятерню в свои волосы, растрепывает короткие пряди. — Нам объяснили, что для нас, членов братства, девственницы пахнут иначе. Мы чуем запах невинной девушки. Я уже достаточно времени пробыл среди людей и научился различать все эти оттенки. Но твой был особенно сильным, притягательным, сводящим с ума. Ни одна из тех девиц, что встречались на моем пути эти годы, так не пахла. А сейчас ты… не пахнешь. Нет ни того привлекательного запаха, ни… аромата невинности. И ночью я видел рядом с тобой одного из дружков Александра. Полагаю, что мой не в меру шустрый братец не стал дожидаться первой брачной ночи.
В первое мгновение я не понимаю, о чем речь, но затем, догадавшись, резко оборачиваюсь к Герарду.
— Что?! Вы считаете, что я… и Его высочество… — чувствую, краска заливает щеки.
— Ночью ты точно была девицей, а сейчас уже нет, и у потайного входа ты явно кого-то ждала, так что выводы напрашиваются сами собой, — он все же посмотрел на меня, во взгляде причудливая смесь стыдливой неловкости, нетерпеливого ожидания и совершенно мальчишеского самодовольства.