– Жаль вам, – с едким оттенком горького, обвиняющего презрения повторил Александр. – Вам жаль, союзным государствам жаль, половине континента жаль. Он нас предал. Королевство, свою семью. Подвёл родителей и предал меня.
– Но… – я теряюсь, не зная, что сказать, – но ваш брат, он… он же не сделал это нарочно… он ведь не мог умереть специально, вам назло, – произношу и сразу понимаю – зря. Не следовало такого говорить.
– Назло? Пожалуй, вы правы. Вряд ли Георг решился бы умереть исключительно ради того, чтобы навсегда исковеркать мою жизнь. Но, тем не менее, поступил он безрассудно. Зачем он поехал в цитадель, взяв с собой лишь нескольких приближённых, почему пошёл плавать, если на море, как рассказывали очевидцы, было неспокойно? Что это было – глупость, храбрость или желание уйти от того, что ожидало Георга как наследника? Он странно вёл себя в те последние дни, – принц нахмурился. – Зашёл ко мне попрощаться перед отъездом в цитадель, говорил странные вещи… о долге, предназначении, пути, над выбором которого мы не всегда властны… говорил, чтобы я был сильным, смелым и благоразумным, чтобы позаботился о семье и о королевстве, если вдруг с ним что-то случится… Тогда я рассмеялся брату в лицо и спросил, что такого может с ним случиться, а он ответил, что всякое может быть. Примеры приводил, когда другие страны в одночасье лишались первых наследников и вторым сыновьям, если они были, приходилось занимать их место. Поэтому меня раздражают высокопарные рассуждения о долге, поэтому я склонен считать, что Георг нас предал, и предал вполне сознательно.
– То есть… – поведанное Александром с трудом укладывается у меня в голове, с трудом втискивается в рамки моего понимания этого мира. – То есть вы полагаете, будто… будто ваш брат… утонул не по воле случая и богов, а… убил себя?
– Кто знает, – принц нарочито беззаботно пожал плечами. – Доказательств недостойного поведения моего братца всё равно нет и проводить расследование бесполезно: во-первых, самоубийство первого наследника не та вещь, о которой следует говорить во всеуслышание, как бы плохо он ни поступил, тень позора прежде всего ляжет на нас, его семью и родных. Во-вторых, это лишь расстроит матушку, а после смерти Георга ей пришлось тяжелее всех. В-третьих, прошлого уже не изменить. Но впредь, дражайшая принцесса, постарайтесь воздержаться от пустой болтовни о долге. За последние шесть лет я вдосталь наслушался подобных рассуждений от отца и всех вокруг и не имею желания слушать нравоучения ещё и из уст собственной жены. Раз уж нам придётся пожениться, то вам не след забывать, что я стану вашим мужем и господином, а вы – моей женой, матерью моих детей и королевой. Вы никогда не будете мне ни настоящей любовницей, ни другом, ни, упасите боги, советником. Вы станете делать то, что должно делать принцессе и супруге наследника, а затем и королеве, будете говорить тогда, когда я разрешу, и то, что я велю вам говорить, и ничего более. Ваш долг – подчиняться вашему мужу и господину, его слово для вас единственный закон, понятно?
Страх усилился, сжимая ледяными щупальцами сердце. Я вдруг впервые осознала остро, с пугающей ясностью, что после свадьбы окажусь полностью во власти незнакомца, называющего себя моим мужем, и он будет волен сделать со мной всё, что пожелает, разве что не убьёт, и никто в целом свете его не остановит, не удержит, а многие даже и не осудят – законный супруг и в своём праве.
– Александр? – Мартен приблизился к нам бесшумно, словно соткался из воздуха морозного, напоенного сиянием холодного зимнего солнца и чужим, далёким от меня весельем.
Мы остановились, Александр посмотрел вопросительно на подданного, не выказывая ни малейшего удивления, недовольства непочтительным обращением.
– Её высочеству действительно лучше вернуться во дворец, – осторожная просьба мягкой кошачьей лапкой, но я чувствовала острые коготки скрытой угрозы, готовность выпустить их при малейшем намёке на отказ.
– Что же, пусть идёт, – согласился принц равнодушно.
– Я провожу Её высочество.
– Будь добр. Не хотелось бы украсить парк ледяными скульптурами замёрзших шианских дев, – Александр отпустил мою руку и шагом быстрым, широким пошёл дальше по аллее.
Из-под широких лап одной из елей выскочила темноволосая фигурка в тёмно-красном плаще с откинутым за плечи капюшоном, бросилась к принцу, и тот поймал её в объятия, приподнял над землёй и закружил. Надменный, презрительный наследник вновь превратился в прекрасного увлечённого юношу, не замечающего никого, кроме своей возлюбленной. Александр поставил Изабеллу на ноги, поцеловал в губы – на глазах моих и компаньонок, – а девушка без стеснения прижалась к нему.