– Отец рассказывал, тело было сильно обезображено морем.
– И они были уверены, что найденное тело – действительно наследный принц?
Эллина кивнула, медленно, осторожно, словно в некоторой растерянности.
– И никому это не показалось подозрительным?
По глазам лисицы понимаю – если и показалось, то никто не придал набору странных деталей значения. Простому народу проще поверить в проклятие, да им наверняка и неизвестно о прощании Георга с братом, об обстоятельствах гибели наследника. Те, кто знает больше, предпочитают не соваться в чужие сомнительные, а подчас и опасные тайны. Им не нужна правда, их не волнует, жив ли принц Георг на самом деле или нет, сбежал ли он от будущего, что его ожидало, или подчинился иной, неведомой нам воле. Александр считает, будто брат убил себя, предав его, – задумывается ли нынешний наследник Афаллии, насколько глупа, нелепа идея эта? Король Георг, похоже, смирился с произошедшим – уж ему, самому потерявшему старшего брата и ставшему в одночасье наследником престола, лучше многих известно, сколь переменчива богиня судьбы. Как бы там ни было, в Афаллии готовы закрыть глаза на очевидное, готовы отвернуться, надеть маску безразличия, потому что никого не интересует, что было или не было в действительности. Как бы там ни было, принц Георг мёртв – по крайней мере, по общему мнению, – наследник Александр и этот непреложный факт не изменить и самому королю.
– Лайали, – Эллина придвинулась ко мне, понизила голос, – смерть молодого Георга многим кажется по меньшей мере странной, но в любом случае и это не та тема, о которой стоит говорить в покоях королевского дворца. К тому же всякое предположение, не подкреплённое вескими доказательствами, – лишь предположение, и только. Тем более если это предположение исходит от женщины и не важно, принцесса она или прачка. Велю принести побольше горячей воды. Или ты хочешь принять ванну?
– Лучше ванну, – попросила я.
Лисица вновь кивнула, встала и направилась к двери, а я откинулась на подушку, ещё хранящую слабый запах Мартена.
Как бы там ни было, меня и впрямь сочтут сумасшедшей, если я осмелюсь повторить свои мысли во всеуслышание.
* * *
Ни король, ни принц по своему обыкновению не вышли к завтраку и трапезу, как бывало почти постоянно, возглавляла королева Элеонора. Это мой последний завтрак в девичестве – во всяком случае, по мнению придворных. Завтра в этот час я должна готовиться к предстоящему бракосочетанию, и я не знаю, чего страшусь сильнее: того, что буду завтра покорно выполнять всё необходимое, следовать чужим мне церемониям и ритуалам, или неизвестности, что ждёт нас, если я останусь с Мартеном.
Мартена опять нет среди собравшихся в зале – я чувствую его отсутствие даже не глядя на придворных. Королева едва удостаивает меня и мою свиту взглядом, но мне кажется отчего-то, будто ей всё известно, будто кто-то, возможно, служанки или стража при входе в мои покои, обо всём догадались и немедля доложили Элеоноре. Понимаю, это – лишь следствие чрезмерного волнения, тревоги, но не могу избавиться от ощущения, что королева меня осуждает и презирает.
И, словно в подтверждение моих страхов, едва мы по окончанию завтрака возвращаемся в покои, как объявляют о визите Её величества.
Королева вошла в сопровождении нескольких дам и мужчины в долгополом фиолетовом одеянии храмового жреца. Голова, покрытая капюшоном, низко склонённая, и сцепленные вместе руки в широких рукавах неизбежно выделяли его среди ярких нарядов и украшенных драгоценными камнями чепцов фрейлин. Я уже видела подобных ему служителей афаллийских богов, как в обеденной зале, так и в свите королевы, но прежде всегда мельком. Мне никого из них не представляли, кроме старшего жреца храма, в котором нас с Александром должны были соединить священными узами.