– Вдова? – повторила я недоверчиво. – И давно она вдовеет? Есть ли у неё дети?
– Детей нет – покойный господин Гишем был старше её лет на тридцать и умер уже лет десять как, оставив жене трактир, – Кора проницательно посмотрела на меня и усмехнулась. – Джеймс и сам не мальчик, ему не нужна юная мечтательная девица, только что покинувшая классную комнату, и он не родовитый дворянин, чтобы требовать у невесты чистой крови, приданого посолиднее да подтверждения её плодовитости.
– Тогда зачем же он женится? – бросила я в сердцах и заметила, как в синих морских глазах русалки мелькнуло выражение выжидающее, испытующее.
– Зачем ещё люди женятся? По разным причинам – ищут богатства, связей и влияния, из соображений удобства или необходимости, по любви. А вдова Гишем женщина взрослая, свободная и привлекательная, сама владеет своим имуществом, со смерти мужа управляет трактиром, и у неё нет близких родственников, указывающих ей, как следует поступать и кого выбирать в мужья. Говорят, она умна и, как всякая разумная женщина в Верде, едва ли станет задавать Джеймсу лишние вопросы и упрекать.
Я прикусила язык, сдерживая порыв задать другой, не менее бестактный вопрос, и отвернулась к Андресу. Сын старательно, сосредоточенно строил что-то из веточек, травы и бусин, некогда бывших моим ожерельем, перекладывал разложенные перед ним предметы с места на место, замирал надолго, словно зверь в засаде, разглядывая внимательно свои сокровища.
Мне не нравится одна лишь мысль, что Джеймс любит эту женщину, что он женится на ней и она родит ему детей. И меня пугает болезненное, царапающее изнутри чувство, возникающее в ответ на эту мысль.
– Он уже просил её руки?
– Нет, но собирается.
– Я должна с ним поговорить.
– Естественно, – пухлые губы Коры изогнулись в полуулыбке, мимолётной, словно вздох листвы на ветру.
Я не смею без веской нужды послать за Джеймсом – в самом деле, не приглашать же его раньше срока и всё из-за того, что мне не терпится обрушиться на него обвиняющим вихрем? И он свободный мужчина, волен жениться на любой, кого выберет, и я ему не указ, не строгая мать, следящая, чтобы сын взял в жёны достойнейшую, не позорящую честь семьи и рода.
Жду вечера и ужина, тревожусь без видимой причины, заранее продумываю наш разговор и свои слова. Осознаю, что ни одна добрая жена, сколь бы разумной и готовой закрыть на многое глаза она ни была, не допустит, чтобы её муж навещал чужую супругу, ужинал с нею и беседовал часами едва ли не наедине, играл с её сыном и привозил ему подарки. Я люблю Мартена, а в Джеймсе вижу близкого друга, фактически члена семьи, но мне отчего-то непереносима мысль, что он может нас оставить.
Оставить меня.
В положенный час слуги накрывают в столовой, а я с непривычной тщательностью прихорашиваюсь перед зеркалом, выбрав лучшее платье из того, что допустимо надеть на скромный семейный ужин. В Верде я могу одеваться так свободно, как только можно одеваться благочестивой замужней даме. Здесь я не обязана закутываться во множество покровов и прятать лицо под вуалью, и никто не заставляет меня одеваться по придворной моде Афаллии, где леди порой не отличить от гаремной одалиски. Моя камеристка София укладывает мои длинные чёрные волосы в простую причёску, когда после короткого стука входит одна из служанок и приседает быстро.
– Господин Дарро уже прибыл? – удивилась я, решив почему-то, что служанку послали сообщить хозяйке о приходе гостя.
– Нет, миледи, – покачала головой девушка. – У чёрного входа спрашивают Лайали, принцессу шианскую.
Я едва сдержала невольную дрожь – так давно я не слышала этого титула, так давно никто не называл меня принцессой Шиана. В Верде я – леди Лайали Ориони, и никто, кроме Мартена, Джеймса и Коры, не знал иного моего имени.
Я поймала в отражении в зеркале растерянный взгляд Софии и обернулась к служанке.
– Кто спрашивает?
– Не знаю, миледи. Знаю только, что там две женщины и что у одной из них афаллийский выговор и она из благородных. Так господин Рутилио сказал.
Кивнув камеристке, я встала из-за столика, вышла из спальни и спустилась на первый этаж.
Чёрный вход, или задняя калитка, предназначен для слуг, простолюдинов и торговцев, но и ещё – для тех, кто не хочет, чтобы его видели у парадных ворот. В сопровождении господина Рутилио, нашего управляющего, и молодого крепкого парня, выполняющего тяжёлую работу по дому, я пересекла небольшой задний двор, окутанный вечерними сумерками. По знаку управляющего, парень открыл дверь в высокой каменной ограде, окружающей дом, и из проёма сразу выступила невысокая фигурка в широкой чёрной накидке с надвинутым низко капюшоном. Из тяжёлых складок выскользнула тонкая девичья рука, сняла капюшон и в свете фонаря, что держал господин Рутилио, я увидела прелестное бледное личико, карие, почти чёрные глаза и небрежно собранные тёмно-каштановые волосы. И я узнала её, ту, кто некогда была леди Изабеллой Делвин, племянницей герцога Эрмана и молодой вдовой, а теперь – Её королевским высочеством Изабеллой, супругой наследного принца Афаллии Александра.