«Вы просто не знаете Дункана», – чуть не сорвалось у нее с языка. Но не для того ли она рассказала эту историю, чтобы дать им понять: уж она-то знает Дункана… еще совсем недавно у нее был мужчина, причем интересный, остроумный, рисковый. Она хотела убедить их, что не всегда была неприкаянной, не всегда пускалась в такие вот бесцельные одинокие поездки. Решила показать себя через отношения. И сделала ошибку. Эти люди вряд ли сочли бы рисковым того, кто выманивает документы у всяких сквалыг и чудиков, чтобы накропать книжку о событиях трехсотлетней давности. Зря она упомянула, что была близка с Дунканом. Для слушателей это означало только одно: что она спала с мужиком, не будучи ему женой.
Бригадиру Лоренсу не было и сорока, но он успел многого добиться. И охотно рассказывал о себе. Независимый подрядчик, имеет два дома в Сент-Стивене[6]. А еще два автомобиля, фургон и катер. Жена – учительница. У Лоренса уже заплывала талия, появилось водительское пузо, но все равно выглядел он бодрячком. Видно было, что человек себе на уме и, конечно, через любого перешагнет в угоду своим интересам. Если приоденется, в нем даже будет определенный шик. Но в иных ситуациях и компаниях может и замкнуться, и смешаться, и вспылить.
Лоренс заявил, что насчет Приморских провинций пишут много всякой чуши. Работы там – невпроворот, если кто готов работать. Не важно, мужчина или женщина. Он заявил, что ничего не имеет против эмансипации, хотя факт остается фактом: какая-то работа лучше удается мужчинам, а какая-то – женщинам, и если заинтересованные стороны сумеют на этот счет договориться, всем будет лучше.
Дети у них с женой, по его словам, выросли балованными. Привыкли к поблажкам. Ни в чем отказа не знали – так уж нынче повелось, что тут сделаешь? У других ведь тоже все есть. Шмотки, мотоциклы, любые пластинки, школы хорошие. Ему-то ничего на блюдечке не поднесли. Он работать пошел, фуры гонял. И в Онтарио, и в Саскачеван. Школу бросил после десятого класса, но это ему не помешало. Правда, иногда хотелось, чтобы образования чуток побольше было.
Юджин и Винсент, его подчиненные, признались, что дальше восьмого класса не продвинулись – в сельских школах это потолок. Юджину было двадцать пять, а Винсенту пятьдесят два. Юджин, канадец французского происхождения, родился на севере Нью-Брансуика. Выглядел он моложе своих лет. Румяный, с пушком на лице, мечтательный – мужская красота сочеталась в нем с мягкостью, покладистостью и застенчивостью. В наши дни такой тип мужской и подростковой внешности – редкость. Да и то встречается главным образом на старых фотографиях – например, у какого-нибудь шафера или у баскетболиста: густые, смоченные водой, тщательно причесанные волосы, голова желторотого мальчонки – и туловище зрелого человека. В карты он проигрывал. Мужчины называли эту игру «скат». Лидия помнила ее с детства, только тогда она называлась «тридцать одно». Ставили по четвертачку за кон.
Юджин не возражал, когда Винсент и Лоренс подкалывали его за то, что он продулся в карты, заблудился в Сент-Джоне[7], родился франко-канадцем и питает слабость к определенному типу женщин. Подколы Лоренса были равносильны издевкам. Лоренс старательно изображал добродушие, но все равно выглядел так, будто внутри у него засело что-то тяжелое и твердое: самомнение, которое его не возвышало, а грузом придавливало к земле. У Винсента такого груза не было, и хотя он тоже безжалостно язвил – причем не только в адрес Юджина, но и в адрес Лоренса, – в его словах не чувствовалось ни жестокости, ни угрозы. Было видно, что по натуре он балагур. Острый на язык, насмешливый, но безобидный; даже самые пессимистичные прогнозы он изрекал как-то жизнерадостно.
У Винсента была своя ферма, точнее, семейная ферма, на которой он вырос, неподалеку от Сент-Стивена. Одним фермерством, рассказывал он, нынче не прокормишься. Вот он, к примеру, прошлый год картофельное поле засадил. Так в июне заморозки грянули, а в сентябре снег повалил. Где ж тут урожай вырастить? И никогда не знаешь, говорил он, что тебя ждет. А на рынок сейчас тоже непросто выйти – все прибрали у рукам большие шишки да большой бизнес. На землю рассчитывать не приходится, вот каждый и крутится как может. Жена тоже работать пошла. Парикмахерские курсы окончила. Сыновья – лодыри, им лишь бы на машинах гонять. А женятся – так молодым женам первым делом новую плиту подавай. Чтоб сама обед варила и на стол метала.
А ведь раньше как жили? У Винсента собственные ботинки – то бишь никем до него не ношенные – только в армии появились. Уж как он был довольнехонек: специально по грязи прошлепал спиной вперед, чтоб следы разглядеть, свежие, четкие. А после войны отправился в Сент-Джон работу искать. Потому как армейское обмундирование на ферме поизносилось – одна пара целых штанов осталась. В Сент-Джоне разговорился он за кружкой пива с одним мужиком, а тот возьми да скажи: «Хочешь новыми штанами по дешевке разжиться? Айда со мной». Ну, Винсент упрашивать себя не заставил. И куда они пришли? В похоронную контору! Туда ведь родственники покойных лучшие костюмы приносят, а в гробу-то ниже пояса ничего не видать. Вот хозяин конторы и начал штанами приторговывать. Чистая правда. Первую пару ботинок Винс получил от военного ведомства, а первую пару брюк, о каких и не мечтал, – от покойника.
Винсент потерял все зубы. Это сразу бросалось в глаза, но не делало его отталкивающим, а только лишь добавляло его облику плутовства и комизма. Лицо у него было вытянутое, с приплюснутым подбородком, а взгляд говорил, что такой человек нарываться не станет, но и в обиду себя не даст. Фигура поджарая, мускулы, где надо, накачаны, черные волосы тронуты сединой. Годы тяжкого труда оставили на нем свой отпечаток, но не собирались отступать, и тело готово было трудиться дальше, покуда он не превратится в сухонького старичка с узловатыми руками, не унывающего и даже не забывшего кое-какие свои шуточки.
За картами они без умолку трепались, вопили, со смехом грозились уйти спать. Но позже беседа приобрела иной, более серьезный и личный характер. Весь вечер они пили местное пиво под названием «Лось», но после игры Лоренс принес из фургона пиво, купленное в Онтарио, – оно считалось сортом повыше. Рабочие называли его «импортным». Хозяева гостинички давно ушли на боковую, но картежники сидели на кухне, как у себя дома, пили пиво и закусывали водорослями дульсе, которые Винсент принес из своей комнаты. Зеленовато-бурые, соленые, они отдавали рыбой. Винсент сказал, что всегда ест их на ночь, а также утром, натощак – самое то. Когда наука доказала, насколько они полезны, их стали продавать в супермаркетах: пакетики с гулькин нос, а цена грабительская.
На следующий день была пятница, и бригада готовилась уезжать на большую землю. Все трое считали, что надо бы успеть на паром в четырнадцать тридцать, а не ждать, как обычно, следующего, который отходит в семнадцать тридцать, поскольку прогноз обещал штормовую погоду – до темноты на Фанди[8] грозил обрушиться шлейф какого-то тропического урагана.
– Но если будет шторм, паромы отменят, верно? – спросила Лидия. – Если будет опасность? – Она охотно пропустила бы завтрашний паром, чтобы еще пожить вдали от цивилизации.
– Понимаете, в пятницу вечером куча народу только и ждет, как бы отвалить с острова, – ответил Винсент.
– К женушкам торопятся, – язвительно бросил Лоренс. – На островах всегда работы идут, мужики от семьи оторваны.
И тут он завел неторопливый, но настырный разговор о сексе. На острове, по его словам, всегда процветала распущенность. Одно время власти даже хотели ввести карантин на въезд, чтобы не допустить распространения венерических заболеваний. Рабочие-вахтовики останавливались в мотеле «Океанская волна» и что ни вечер устраивали попойки, а молоденькие девчонки сами туда тянулись и предлагали свои услуги. Этим сопливкам лет четырнадцать-пятнадцать было, а то и тринадцать. Вот и получалось, что на острове молодка в двадцать пять лет свободно могла стать бабушкой. О здешних местах шла дурная слава. Девчонки на все были готовы за небольшую мзду, а то и за пиво.
7
8