—Еще кто-то явился на мое горе.
Когда мельник с двумя собаками прошел мимо, по дороге домой, Карак совсем не испугался. В лесу стелилась по земле густая тьма, но кроны деревьев еще утопали в лунном сиянии, и бегающие по плотине собаки даже не подозревали о том, что два раскосых лисьих глаза следят за каждым их движением. Они рысцой неслись домой, но, вбежав во двор, стали с ворчанием принюхиваться, и мельник остановился пораженный: над птичником кружились в лунном свете белые утиные перья.
— Да что же это такое?
— Мари, Мари, ты спишь? — постучал он в окно.
— Ну, что там, спросил ты, почем яйца?
— Лучше ты скажи, закрыли вы птичник?
— Кирпичом дверцу прижали.
—Ну, тогда выйди, посмотри, сколько живых осталось. К счастью, Лутра был не расположен совершать массовое убийство; лишь одну утку схватил он за шею, и так как она тут же протянула ноги, он, вытащив ее из птичника, сразу же принялся терзать, желая поскорей полакомиться утятиной. Но затем, вдруг услышав какой-то шум, схватил покойницу и исчез в тени прибрежных кустов.
— … восемнадцать, девятнадцать… Посвети-ка лучше сюда! Двадцать, двадцать одна. Одну унесла лисица, чтоб ее огонь спалил! Ну и задам я Миклошу, совсем зверье распустил…
— Не может же Миклош всех лис выследить!
Это сказала Эстер, незамужняя дочка мельника; она и держала лампу.
«Эге, вот как обстоит дело», — подумал мельник.
Утки от непривычно яркого света испуганно мигали и жались к стене, — окруженные тремя людьми и двумя собаками, они не знали, куда деваться.
—Что случилось, то случилось, — сказал мельник и показал Эстер двух диких уток. — Вместо одной вот две. Миклош тебе посылает. Я обещал ему сказать, когда мы их жарить будем. Хорошие, жирные.
Наступило молчание. Девушка держала лампу так, что лицо ее оставалось в тени; мельничиха, подперев левой рукой голову, как бы взвешивала достоинства егеря.
— Ну, раз жирные, может, в воскресенье, — со вздохом проговорила она.
— Как хотите, — очень серьезно сказал мельник, и все трое почувствовали, что жизнь молодых выходит на прямую дорогу; лишь Миклош ничего не чувствовал, хотя в этот миг в какой-то мере решалась его судьба.
Мельничиха громко чихнула.
—… и одну из наших уток мы к воскресенью зарежем. Так окончательно решилась судьба Миклоша, ведь не только выдра, но и егерь любил утятину.
Над рекой стоял туман, и в тумане плыла домой толстобрюхая выдра. Это был Лутра, набивший уткой живот. Он съел ее, конечно, не целиком, но оставил немногое — лапы, крылья, — самые незавидные куски. Под конец, насытившись, он жевал лениво и, оглядывая место своей пирушки, думал, что некоторое время сюда лучше не приходить. Разбросанные перья были видны издалека, а его инстинктивно беспокоило все непривычное, будь то звук или какой-нибудь знак. Берег в том месте был каменистый, отпечатков его лап там не осталось, но он ведь не подозревал, что остатки утки, эти следы убийства, увеличат список преступлений лиса Карака, который в данном случае не был виноват и вдобавок страдал, мучась от боли, не зная, что предпринять, не решаясь идти домой, в дымящиеся камыши. Лутра обо всем этом понятия не имел. Умиротворенный, сытый, плыл он домой, навострив глаза и уши, — ведь только тяжело больной упустил бы он случай поохотиться. А Лутра был здоров: вода уже промыла рану, нанесенную цаплей. И потому, когда он почуял возле другого берега какое-то шевеление, хвост, эта прекрасная лопасть весла, сразу туда его и направил. Нельзя сказать, чтобы он что-нибудь видел или слышал, но он чувствовал, что на дамбе шевелится что-то съедобное. И Лутра, как всегда, не ошибся. Там карпы готовили себе зимние квартиры. Ведь от холодной воды у них стынет кровь, пропадает аппетит, погибают ползающие, колышащиеся, едва видимые глазом маленькие животные, которыми преимущественно питаются карпы, поэтому рыбы эти готовились к зимней спячке. Дно в этом месте было илистое, с ямами. Ямка — постель, а ил — подушка и одеяло. Как только вода в реке остывает, дыхание и сердцебиение у карпов замедляются, и эта замедленная жизнь не требует ни движения, ни питания. Собравшись вместе, карпы ложатся и ждут зимы; едят уже редко и понемногу. Жабры у них едва шевелятся, рот, чтобы всосать из воды кислород, открывается лишь изредка, ведь пищи они почти не переваривают и в крови их нет шлаков, которые надо сжигать при помощи кислорода. Короче говоря, жизнь карпов в замедленном темпе скорей похожа на смерть. Но когда весной вода в реке согревается, согревается и их кровь; они чувствуют голод, начинают плавать, искать пищу, малюсеньких животных, которые при наступлении весны пробуждаются к жизни и миллиардами предлагают себя рыбам.