Рыжуха не знала, кто перед ней, но чуяла, что это враг, и ворчанием предупредила Ферко:
—Он тут! Тут. Неужели не видишь?
Собака, разумеется, не знала, что на такое расстояние из ружья дробью попасть невозможно, и потому, когда Ферко больно щелкнул ее по голове, она, сознавая свою вину, конечно, замолчала, но обиделась.
—Тихо! — прошептал Ферко.
Этот приказ Рыжуха тут же поняла и сжалась в комок. Но как объяснить хозяину, что видение исчезло и можно идти домой? А он, упрямый, как осел, так и не двинулся с места, пока мороз не пробрал его до костей.
—Пошли, Рыжуха, а то окоченеем.
Собака с удовольствием приняла предложение и, встряхнувшись, побежала чуть впереди хозяина, напряженно прислушиваясь, — ведь за человеком надо присматривать: он плохо видит и слышит.
Но ночь была безмолвной и безжизненной; только звезды смотрели с неба, и среди них угрюмой хозяйкой летнего ресторана в занесенном снегом саду бродила луна.
Поглядев на небо, Ферко отыскал семь звезд Большой Медведицы, ручка ковша которой еще только начала опускаться, указывая, что недавно минула полночь.
—Рыжуха, мы, глупые, зря уйми. Надо было еще посидеть.
Река тихо журчала, играя в мяч с луной и звездами, а озерки застыли в неподвижности, — в их рамки Зима вставила толстые стекла. Стекла эти Ферко по утрам разбивал и счищал снег со льда, чтобы рыба получала достаточно воздуха, точнее — кислорода. Свежая вода и в самый сильный мороз давала форели питание, но водяным растениям, для того чтобы выделять кислород, необходим солнечный свет.
Ферко окинул взглядом цепь застывших маленьких озер и подумал: утром он посмотрит в окно и увидит в одном из капканов коричневое пятно, огромную выдру.
В верхнюю комнату с галереи вела лестница. Прежде чем подняться по ней, намеренно оттягивая время, Ферко поглядел на Рыжуху. Вертя хвостом, она в напряженном ожидании смотрела на хозяина, который мог сейчас одарить ее необыкновенным счастьем или причинить ужасное огорчение.
Ведь изредка этот могущественный, наказующий и милующий, кормящий и гладящий по шерсти двуногий бог говорил:
—Пошли, Рыжуха, сегодня будешь спать у меня.
И тогда собака чуть с ума не сходила от радости. Она носилась вверх-вниз но крутой лестнице, лизала Ферко лицо, скреблась наверху в дверь. Не было для нее большего счастья, чем попасть в комнату с ее простой обстановкой, обнюхать ножки стульев, шкаф, печку и потертую шкуру барсука, на которой она обычно спала.
Но сегодня Ферко был точно каменный, он отвернул голову и лишь одним глазом следил за хвостом-депешей глубоко озабоченной Рыжухи:
—Что ж он скажет? Что он скажет?
И когда Ферко рассмеялся, приступ безумной радости охватил собаку. Она подпрыгнула, помчалась в сени, вернулась обратно, покрутилась возле хозяина, поднялась по лестнице и стала, скуля, царапаться в дверь.
Термометр на улице показывал двадцать градусов мороза, а часы в комнате — час ночи.
Но Лутру мороз не трогал. Он регулярно обследовал глубокие пороги и всегда что-нибудь да находил, правда, каждый раз все с большим трудом. Форели, точно почувствовав, что близок враг, при малейшем подозрении тотчас же прятались под камни, в трещины скал, и тогда он тщетно подстерегал их. Но иногда ему все же удавалось поймать несколько рыб. Но чтобы отыскать неизвестные другим охотникам пороги и менее проворную форель, ему приходилось подниматься по реке все выше.
Рыбоводческие озерки Лутра посещал ежедневно, хотя плавал только у берега, противоположного шалашу Ферко и до полуночи лежащего в тени.
Во время прихода Лутры Рыжухе от волнения не сиделось на месте, и она тыкалась носом в сапоги хозяина.
—Неужто ты ничего не видишь? Неужто не видишь? Ферко понимал, что собака кого-то заметила, но не видел
выдру даже в полевой бинокль. Лутра постепенно привык к колышущимся или неподвижным черным лентам, и свойственная ему осторожность словно стала ему изменять, но все же он инстинктивно не покидал тени. Рыбоводческий завод на озерах как будто надежно охраняли капканы и пугало из лент.
— Может, она ушла из наших краев, — сказал однажды Ферко, но Петер Ужарди отрицательно покачал головой.
— Пройди по берегу. Если не найдешь никаких следов, то ушла. Но думаю, что нет.
Поэтому Ферко надел лыжи и спросил свою помощницу по имени Рыжуха, пойдет ли она с ним.
— Как не пойти? — затявкала собака.
— Тихо! Последнее время ты стала больно голосистой. И следы Лутры, конечно, нашлись кое-где на берегу, на камнях и на льду, наводящем мост между берегами. Живая, темно-зеленая вода струилась уже только на середине реки и на порогах, где выдра бросалась вниз, делая двух-трех-метровые прыжки.