Голод подгонял Лутру, и свойственная ему осторожность почти заглохла. Не спеша выполз он на лед, оттуда — на плотину. Он видел неподвижные ленты, туманные окна дома, проруби во льду, но все это ни о чем ему не говорило. Воздух, тяжелый как свинец, застыл в неподвижности, и ничего в нем не казалось угрожающим.
Нельзя сказать, что Лутра не ощущал никакой опасности, но она была смутной, такой, как обычно вблизи человеческого жилья, и ее местонахождение и направление оставались неясными.
Сперва он крался в тени по тропке, но, заслышав справа плеск воды, выполз на снег.
И тогда в шалаше беспокойно завозилась Рыжуха.
—Там, там, — дергалась она. — Ой, какая большая! Ферко ничего не видел, но когда приставил к глазам
бинокль, чуть не выронил его. Теперь и его затрясло. Сердце его взволнованно забилось, и когда Лутра во всю свою огромную длину растянулся на снегу, он нацелил на него свое ружье.
«Чуть далековато, — шевельнулась в голове у Ферко нерешительная мысль, — но дробь в ружье крупная».
Через несколько бесконечно долгих секунд прогремел выстрел. И снова наступила тишина.
Выдра упала на спину и так и осталась.
Ферко затопила теплая волна какого-то расслабляющего счастья.
—Попал, Рыжуха, попал!
Бросив все в шалаше, он выскочил наружу.
—Рыжуха, назад! — хрипло крикнул он и с ружьем в руках помчался к зверю.
«Выдра, видно, совсем потонула в снегу», — подумал он и припустился во весь дух, чтобы поскорей рассмотреть это редкое животное, но когда подбежал ближе, точно чья-то ледяная рука сдавила ему грудь.
Он замедлил шаг и шел все медленней, точно на плечи ему легли горы сомнения, а потом, не веря собственным глазам, остановился.
Выдры нигде не было.
«Быть не может! — не желал он мириться с потерей.— Быть этого не может! Я же видел, как она повалилась, сам видел».
Ферко готов был позорно расплакаться, — ведь трезвый голос говорил ему, что в поверженную выдру следовало бы выстрелить еще раз: от первого выстрела она тут же растянулась, значит у нее поврежден, парализован позвоночник, но иногда этот паралич длится лишь несколько минут.
У Петера Ужарди уже горела лампа. Он проснулся от выстрела и ждал Ферко, а тот, мрачный, едва волоча ноги, вошел в комнату.
— Ушла? — взглянул на него старик.
— Да, — прошептал незадачливый охотник.
Рядом с ним, сокрушенно уставясь в пол, как самый близкий друг, свидетельница происшедшей трагедии, стояла Рыжуха.
— Я выстрелил, она, точно молния ее поразила, упала на спину и вроде бы больше не шевелилась. Но когда я подошел, ее уже и след простыл; как-то, видно, добрела до воды.
— Повреждение позвоночника, — кивнул Ужарди.
— И я так думаю, дядюшка Петер. Она как леопард! — воскликнул Ферко.
— Понимаю тебя, сынок. Но форели теперь уже ничего не грозит: выдра больше сюда не придет, это уж точно.
— Знаю.
— И это главное, как бы печально ни было…
— Очень печально, — проговорил Ферко и, попрощавшись с Ужарди, пошел к себе. — Рыжуха, иди на место, — сделал он знак собаке, и та понуро поплелась в свою конуру на дворе, и напрасно она еще долго прислушивалась, ее надежды убил удаляющийся топот ног и стук закрываемой двери.
Лутра, конечно, больше не подойдет к дому, где такая жестокая боль охраняет форель. Он даже не услышал грохот выстрела; после вспышки сразу последовал страшный удар, от которого он повалился на спину и несколько секунд пролежал без сознания, оцепеневший. Потом почувствовал ужасную боль в позвоночнике и, еле держась на ногах, обратился в бегство.
Неимоверно страдая, опустился он под воду и плыл, пока в легких хватало воздуха, а когда высунул нос из воды, озера были уже далеко позади. С тоской смотрел он на каменные площадки, удобные для отдыха, но сейчас нельзя отдыхать, домой, скорей домой!
Приблизившись к норе, он с трудом пересек быстрину, насилу вскарабкался наверх и, сгорбившись, сел, наконец доверившись надежности крова.
Боль гнездилась где-то под позвоночником, и гнетущее, помрачавшее разум чувство говорило, что там причина несчастья.
С трудом пригнув голову, Лутра полизал кровоточащую рану, но это не помогло. Тогда с дикой яростью впился в нее зубами, и тут боль утихла, а на краю раны появилась расплющенная большая дробинка. Лутра с отвращением смахнул ее л, когда свинец упал на песок, почувствовал, что беда миновала.
Он закрыл глаза, и ослабевающая боль точно слилась с происшедшим несчастьем, от которого уже не было спасения.