В кухне Макарова усадили за стол, поставили перед ним в два ряда тарелки, чашки и таблетки.
– Поешь, потом выпей противовоспалительное и жаропонижающее, – произнес Гоша с какими-то несвойственными ему назидательными нотами в голосе.
Андрей глянул себе в тарелку и обнаружил там чистое творение кулинарного искусства Надежды Николаевны – низкокалорийную творожную запеканку, разогретую Гошей в духовке. Макаров почувствовал укол совести. Мало того, что из-за него теперь ее единственный сын дома не ночует, так ещё и еду, специально для него приготовленную, не ест. Смятение мужчины не укрылось от внимательных глаз Антонова.
– Это вкусно, – заверил он Андрея. – Мама для тебя специально сделала. Сказала, самое оно, когда болеешь… Или тебе такое не нравится?
Не нравится? Макаров едва не прослезился от умиления. К своему глубокому сожалению, он совершенно не помнил тех дней, когда его родная мать что-то готовила для него. А мама Надя, судя по всему, не только приготовила, но и проинструктировала сына, как лечить ее расхворавшегося зятька. При этой мысли Андрей не удержался и издал смешок, поразившись тому, как вообще эти матримониальные наречия могли прийти ему в голову. Должно быть, от недельного пребывания на больничном его мозг начал терять устойчивую структуру. Тяжело вздохнув, он взялся за предложенный завтрак и довольно быстро одолел его. Затем вместе с травяным чаем выпил таблетки. Гоша с выражением глубокого удовлетворения на лице наблюдал за происходящим.
– А теперь возвращайся в постель, – тем же назидательным тоном произнес он, когда Макаров отодвинул от себя полупустую чашку.
– Мне бы в душ сходить, – как-то неуверенно возразил Андрей, будто был не у себя дома.
Гоша одобрительно кивнул.
– Только потом оботрись хорошенько и волосы высуши, – сказал он, выходя из кухни. – И курить на балкон не ходи. Я, если что, буду в зале, у меня летучка через две минуты.
Макаров некоторое время удивлённо смотрел ему вслед. Потом усмехнулся и покачал головой. Вся эта забота Антонова выглядела для него очень странно, но назвать ее неприятной у него язык не поворачивался.
Когда Андрей проснулся в следующий раз, на улице уже стемнело. Сквозь неплотно задернутые портьеры в комнату проникал свет уличных фонарей. В квартире было тихо, и Макаров испугался, что Гоша вернулся домой, так и не дождавшись его пробуждения. Он накинул на себя халат и вышел в зал. Антонов кодил со своего ноутбука за журнальным столиком, сидя на полу. В его наушниках звучала какая-то галиматья, вроде Pixies. Сам не понимая отчего, Андрей испытал облегчение, увидев его. Он бесшумно прошел позади него и сел на диван. Ему нравилось наблюдать, как Антонов работает. В такие моменты в парне просыпалось то, что обычно было скрыто от посторонних глаз. Словно бы в процессе он чувствовал себя как рыба в воде. И может, для кого-то это прозвучало бы нелепо, но Андрей находил это очень мужественным.
Впервые за несколько дней Макаров чувствовал себя отлично, и ему захотелось секса. Его ладони сами потянулись к широким крепким плечам. Гоша, не отрываясь от монитора, склонил голову и поцеловал руку, ощупывающую его грудь. Ласки Андрея стали более настойчивыми. Он теперь уже с нескрываемым желанием теребил его волосы, забирался руками под одежду. Его голые ступни скользнули по сложенным по-турецки ногам и остановились где-то на внутренней стороне бедер. Антонов судорожно выдохнул и скинул наушники.
– Андрей Сергеевич, это что, домогательство во время рабочего процесса?! – наигранно возмутился он, глядя на хитро улыбающуюся физиономию Макарова.
– Никак нет, – ответил тот, поглаживая Гошу по спине. – Это мероприятие по сплочению коллектива. Ведь, как говорит наша многоуважаемая Мать Грифонов, сплочённый коллектив – основа успешной работы организации!
– Страшно представить ваши попытки сплотиться с другими сотрудниками, – покачал головой Гоша, повернувшись и пристроившись меж разведенных коленей Макарова.
– Обижаете, Игорь Владимирович. У меня, как у грамотного руководителя, к каждому сотруднику свой подход.
Он обвил пластичными ладонями его взлохмаченную голову и наклонился вперёд, прижимаясь губами к губам Гоши.
Ему нравилось целоваться. Чувствовать настойчивый язык Антонова у себя во рту. Даже ощущать покалывание от обильной растительности на его лице теперь было приятно. Их поцелуи в буквальном смысле сводили Макарова с ума, заставляя чувствовать возбуждение, эмоциональное и физическое, каждой клеткой тела.