Умение покупать товар в Китае и умение породавать его в Луже — совершенно разные вещи. Продавать товар Локон совершенно не умеет и не хочет уметь: во-первых, он не двужильный, а во-вторых, на то есть Мамуля. Мамуля — наоборот: умеет продавать, а покупать в Китае совершенно не умеет. Раз заслал ее Локон в Пекин, так один только грех вышел: никто ее там не надувал (случай такой дивный), а сама доброй волей накупила такого, что до сих пор продать не может (а это уже само по себе удивительно).
Мамуля состоит продавцом у Локона, и очень хорошо, каждый на своем месте должен быть. Хороший товар, хороший продавец — что еще нужно, чтобы достойно встретить старость?
В Луже отношения между хозяином товара и продавцом могут строиться по-разному. Бывает, что хозяин платит продавцу твердую зарплату, скажем сто пятьдесят — двести рублей в день, а продавец обязан продавать товар строго по цене, указанной хозяином. Такая схема неэффективна — продавец не заинтересован в конечном результате: много продал или мало, зарплата одинаковая. Все зависит от добросовестности продавца, а сейчас мало добросовестных.
Большинство хозяев стремится заинтересовать продавца — платит ему твердый процент от дневной выручки: чем больше продал, тем больше получил. В ходу и прогрессивный процент: наторговал на десять тысяч — получи полтора процента (сто пятьдесят рублей); наторговал на двадцать — получи сто пятьдесят с первой десятки и три процента (триста рублей) со второй, а всего четыреста пятьдесят рубликов.
У Мамули с Локоном договор особый: хозяин оплачивает торговое место, платит грошовую зарплату-гарантийку — тридцатник в день и подвозит на своей машине товар в Лужу. Товар же дает Мамуле «на реализацию» — объявляет свою цену, а она вправе продавать дороже. Но так, чтобы товар все же продавался быстро. Это разумно: Мамуля умеет продавать и ориентируется в постоянно меняющихся лужниковских ценах лучше Локона.
В пик сезона Мамуля может заработать и полторы, и две тысячи в день. Казалось бы — много, но сколько лет ушло, чтобы этого добиться! Года три-четыре. Оптовика «шалого», болтающегося от одного продавца к другому, «прикормить», сделать своим постоянным покупателем не так-то просто. Не месяц и не два пройдет, прежде чем удастся «уболтать» его, что здесь товар самый дешевый и качественный среди аналогичного, что именно он и есть самый ходовой, а в других местах все левое, или «остатки» (этого люди пугаются), или «там все китайское», или еще какое угодно, но в любом случае очень сомнительное.
Но вместе с тем надо уметь «держать характер» — Мамуля это блюдет неукоснительно, любые просьбы о снижении цены бесполезны, не сбавит ни копья. Особо назойливых она просто посылает на три буквы, за ней это не заржавеет.
Полторы штуки в день — неплохо, но ты пойди померзни в холод, помокни под дождем, поворочай мешки тяжелые с товаром! А пройдет сезон — спроса не будет, а ты все равно сиди, мерзни-мокни-ворочай мешки практически бесплатно, Локону товар продавать надо, не оставлять же его себе! Да еще плати за вход с товаром в Лужу, за его хранение, за то за се, штрафы всякие, наконец! Все из своего кармана, Локона это не трясет. Так что полторы-две тысячи в день в пик сезона — это не много. Это нормально. Ладно, с Мамулей ясно, у нее лишних денег нет. А вот Локон — он богатый? Черт его знает, наверное, не очень. За десять почти лет челночества слишком больших денег явно не накопил (да честно разве большие деньги наживешь?), как и большинство челноков. Но, конечно, и не беден: есть кое-что в загашнике и еще туда откладывает, «чтобы, — говорит, — было куда на старости лет голову приклонить».
Куда бы это? К денежному мешку, что ли? Что же, попутного тебе ветра, Белый Локон.
Разговоры
— Менты борзеют: говорят, бандиты разрешили им нас грабить, требовать накладные, сертификаты и все такое.
— Да они и так имеют право!
— Раньше же не спрашивали! Только прописку…
— На «С-3» «сервисы» опять дурью маются! Обходят всех и говорят: «Завтра высота палатки — строго три метра. У кого на пять сантиметров больше — отрезать, у кого меньше — нарастить!» И теперь продавцам в палатке стоять нельзя, только сидеть.
— А как же работать сидя?
— Как хочешь, так и работай, а стоять нельзя.
— Слыхал, вчера на Южном Ядре менты бандитов так отвалтузили, что за ноги полумертвых тащили из Лужи, бошки колотились об асфальт!
— Не может быть. Менты куплены.
— Да не местные! Чуть ли не МУР, говорят.
— Что-то сегодня чай-кофе коробейницы не катают, горяченького охота!
— Перебьешься! И не покатят! Вчера коробейницу одну порезали за что-то, сегодня собрание у них.
— Нет, это санэпидемстанция наехала!
— Ну, отмажутся. Скоро покатят!
— Налетел какой-то, орет: «С тебя триста!»
— Бандит?
— А хрен его знает, кто он такой: мент или бандит. Цепур на шее в два пальца толщиной, мамон до колена отвисает!
— Ну, и что?
— Да ничего. Отозвал его кто-то, наверно, забыл про меня.
— Пленку полиэтиленовую с крыши снимать заставляют! «Сервис» прошел — всем, говорит, снять пленку.
— А если дождь?
— Я, говорит, дождем не командую, а пленку снять.
— Вчера у Верки мешок с водолазками чисто махнули, никто не заметил. На восемь «штук», говорит.
— Баксов?
— Очумел? Ты посчитай! Рублей, слава Богу.
Шухер
На «Луче» нашем шухер какой-то. Суетятся все, бегают от палатки к палатке. Соседи-хохлы рубашки снимают с витрины и в мешки свои запихивают. И многие так, особенно «черные». В чем дело?
— ОМОН, — шипят отовсюду, — ОМОН!
И хозяин «железки», тоже азер, быстро идет вдоль ряда и предупреждает:
— ОМОН на рынке! Ко мне сдаваться будешь? Быстро! Закрываю!
На «Луче», как и на многих лужниковских аллеях, только с одной стороны сборно-разборные палатки стоят. С другой — стационарные, железные, размером раза в четыре больше разборных. Утром арендатор «железки» выставляет вокруг нее десять-пятнадцать раздвижных столиков и сдает их всем желающим для торговли. Это — от себя, мимо кассы, таковы условия аренды. На ночь же он принимает на хранение товар от всех окрестных торгашей. Это тоже разрешается. Плата по таксе: мешок — пятнадцать — двадцать рублей, сумка — десять. Многим неохота непроданное барахло домой увозить, утром опять привозить, многим, особенно приезжим, просто некуда его девать, но, так или иначе, «железка» забивается под крышу. Сам хозяин-азер тяжелые мешки-сумки эти ворочать, конечно, не будет — западло ему. Нанимает рабочего, иногда своего, азера, иногда русского.
Казалось бы, что тут страшного, подумаешь — ОМОН? Тут ведь не воры-бандиты, а простые торгаши, зачем бегать-то? А что тут страшного, что ОМОН документы проверяет, у иногородних, хохлов, азеров — регистрацию смотрит. А у многих регистрация — левая, у многих и левой-то нет, и на всякий там «Вихрь-Антитеррор» им плевать — шумиха очередная, не больше. А у кого и настоящая, правая регистрация, тоже никаких гарантий. Не понравился омоновцу — «пойдем, разберемся», и продержат в своем автобусе часа три или больше. Может, дать денег? Тогда отпустят. Не дашь — тоже отпустят, на хрен ты сдался. А что с твоим товаром за это время станет — никого не волнует, может, и разворуют все.
Местных — Москву, Подмосковье — редко трогают, поэтому местные не бегут, сидят на месте, скрывая радость. Если приезжие все поразбегутся, у кого покупатель брать будет? У местных! То-то пойдет торговля! Так что местным ОМОН скорее даже на руку.