Густо пахло соснами, мхом, шиповником и всякой лесной и луговой травой. И еще был запах — от Ниткиных волос. Как у нагретого солнцем тополиного пуха, когда возьмешь его в пригоршню и уткнешься носом… Волос видно не было, но они отлетали назад и щекотали правое плечо Тёма, когда он очень приближался к Нитке.
— Тём…
— Что?
— Уже скоро.
— Ага…
— Ты не очень исцарапался?
— Нисколечко.
— Тём… кроме тебя, никто из мальчишек, наверно, не пошел бы.
Теплая волна прошла по Тёму. И от смущенья он брякнул сердито:
— Ох уж… что я, самый храбрый, что ли?
— Не в этом дело…
«А в чем?» — чуть не спросил он. Однако не посмел. Нитка решит, что совсем глупый…
— Нитка, а ты бывала на Запретке раньше? — «Вот дубина! Иначе откуда бы она так хорошо знала этот путь?»
— Конечно! И с девчонками, и одна… Я там знаю одно тайное местечко, в котором даже днем человека трудно заметить… Тём, я туда в тихий час бегала. А сейчас одна бы ни за что на свете…
Опять стали попадаться высоченные, как в лагере, сосны. И скоро возник в сумраке забор. Тём угадал его по запаху сухих досок и ржавой проволоки. Нитка выпустила пальцы Тёма.
— Где-то здесь доска отодвигается… А, вот! Лезь за мной.
Тём расцарапал живот. Зато за щелястым шатким забором он ощутил уют и защищенность. По дороге сюда ему, правду сказать, чудились неземные чудища, вроде черных великанских осьминогов. А сейчас он… такое чувство, будто с ночной зловещей улицы попал на свой родной двор — тоже темный, но добрый и безопасный.
Вот странно… и хорошо. Ожидание близких приключений не пропало, но в этих приключениях не чудилось теперь никаких опасностей. Только радостное замирание и азарт.
— Нитка, где здесь твое секретное место?
— Идем… — и опять взяла его за пальцы.
Место было между остатками кирпичной стены и чем-то похожим на кривой домик, чья двускатная крыша одним концом уходила в воду. От крыши пахло теплым кровельным железом. Тём попытался приглядеться сквозь сумрак. Здесь. у воды, тьма была не очень густой. Вода слабо светилась и мерцала, будто в ней растворили алюминиевую пыль.
— Это старый ледорез, — шепнула Нитка. — Такая штука с острым гребнем на крыше. Раньше здесь была еще одна насосная станция, а ледорез защищал ее от льдин, когда весной они лезли на берег. Понимаешь, вода прибывает, а они лезут…
— Ага… — Тёму ясно представилась атака ноздреватых ледяных пластов.
— А внутри там пусто, как в избушке. В случае чего можно укрыться…
— А куриных ног у этой избушки нет? — хихикнул Тём.
— Не знаю. Надо спросить у Кея… — Они сели рядом на песок.
Было тепло, влажно, пахло осокой.
— Купайся, — вздохнул Тём. — А я покараулю.
— А зачем караулить-то?
— Ну… ты же сама призналась, что боишься.
— Тём, я боялась идти сюда. И не кого-то боялась, а темноты. А еще — грозы. Вдруг она подкатится близко! — И выдохнула ему в плечо: — Тём, я грозы боюсь уж-жасно.
— Нитка… если честно, то и я. Ну, не совсем ужасно, но тоже. Только про это никто не знает. И ты — никому…
— Конечно.
Иногда быть откровенным совсем не трудно. Особенно в темноте и когда так вот… доверие друг к другу. И Тём не боялся, что честное признание уронит его в Ниткиных глазах. Скорее наоборот…
— Но здесь-то уже не страшно, Нитка.
— Да… Пошли вместе в воду.
— Нитка, я не могу. Я без плавок…
— Ну… можно ведь и так.
— А потом в мокрых трусах в постель?
— Дурачок. «Так» это значит без всего… Я ведь тоже без купальника. В нем нельзя. Наша Валентина постоянно у всех купальники щупает: не лазил ли кто-то в воду без спросу…
— Ты рехнулась? — слабым шепотом сказал он.
— Тём, да ты что? Темно же. И мы же… ничего такого. Давай ты отвернешься и зажмуришься, а я в воду. А потом я зажмурюсь, а ты — бултых. А в воде-то уже все равно… Тём, а то ведь обидно: шел сюда, продирался и даже не окунешься…
«А и правда…» Нырнуть, смыть с себя вязкую духоту и зуд захотелось отчаянно. И все же не это главное. Еще сильнее — желание сладкой запретной радости: частое стуканье сердца и веселый озноб. Вот оно — тайное приключение!
От приключений убегать нельзя, это нечестно. Это все равно, что убегать от судьбы. И… Нитка решит, что он трус…
— Только ты зажмурься как следует…
— Конечно! И ты. Давай…
Тём отвернулся, прижал к глазам ладони. Так, что в навалившемся мраке — желтые огоньки.
— Тём, считай до двадцати! — Шуршанье, легкий топот, плеск. — Ух, какая теплая вода! Тём, давай!
— Ты отвернулась?
— И зажмурилась!
Тём суетливо сбросил на песок трусы, положил на них очки. Сквозь «безочковое» туманное пространство различил на мерцающей воде темное пятно — Ниткину голову. Скорее, скорее… Головой вперед!
Ох, и правда тепло! Как в молоке, постоявшем полдня на солнечном подоконнике… Тём проплыл под водой несколько метров.
Оказалось, что купание без единого клочка одежды — совсем не то, что обычное купание. Сперва была стыдливая (и приятная) беззащитность, но почти сразу вода избавила его от этого чувства. Она была такая ласковая! Озеро приняло в себя мальчишку как свое родное существо, как рыбку, как… свою каплю! Тём растворился в нем. Он сделался частичкой этого озера, частичкой теплой темноты, частичкой природы. И даже… частичкой Нитки. Потому что она ведь наверняка ощущала то же самое.
Тём вынырнул, встал на твердом дне по грудь в воде. Дурашливо и бесстрашно фыркнул. Ниткина голова темнела в трех метрах, и слабо светились плечи.
— Тём… хорошо, да?
— Ага…
— Давай руку. Нырнем вместе…
— Нырнем…
Ниткина ладонь была по-прежнему горячая.
Они нырнули вдвоем и плыли в глубине секунд десять. Расцепили руки, выскочили на поверхность.
— Нитка, давай от берега и назад. Двадцать гребков туда и двадцать обратно.
— Давай!
Она плавала не хуже Тёма.
Потом они по грудь в воде брызгали пригоршнями друг в друга и прыгали, опять взявшись за руки.
Один из таких прыжков осветила беззвучная, но яркая зарница.
— Ой! — перепугались оба и сели в воду по уши.
— Тём, ты извини, но я не успела зажмуриться.. Такая предательская вспышка. Но ты не пугайся, ты все равно был в воде выше пояса.
— А ты… я даже не знаю, я сразу ослеп. Да я и не вижу толком без очков, не бойся…
Тут над ними наконец грохнуло. Нитка взвизгнула и весело сказала в рифму:
— Ой-ёй-ёй, пора домой.
— Беги на берег, я отвернулся… Позовешь, когда оденешься.
Она позвала очень быстро:
— Тём, иди, я зажмурилась.
Стало темнее прежнего, Тём почти не различал Нитку, но все же опять застеснялся. Как назло долго не мог найти на берегу трусы и очки… Ох, вот они! Он торопливо запрыгал на песке. В этот миг ударили крупные капли, сверкнуло опять и грянуло.
— Ай! Тём, ты готов?! Бежим под крышу!
Они забрались внутрь ледореза. В запах гнилого дерева и грибов. Сверху застучало, забарабанило, загудело. Между досками на секунду высветились щели. И снова: бах, трах, тарарах! Тысячи железных ящиков с каменной горы!
— Мама… — Нитка мокрым плечом приткнулась к Тёму. «Господи, а ведь у нее и мамы-то нет…»
— Не бойся…
«Не бойся, я сам боюсь…»
Ногами Тём нащупал позади себя широченную балку. Потянул Нитку:
— Давай сядем.
— Ага… Ой! — И прижалась опять. Потому что опять разгорелись щели и ударил трескучий разряд! Мокрые Ниткины волосы облепили Тёма.
— Тём…
— Что?
— А все равно хорошо… Да?
— Конечно!
— А… давай завтра опять…
— Ох, Нитка… давай…
После этого гроза пожалела их и стремительно заглохла.