Но вот закатилось солнце
И сумрак навис, густея,—
А рыцарь еще печальней,
А рыцарь еще грустнее.
Он видит: челны рыбачьи
Отчалили, уплывая,
И слышно, как плещут весла,
И песня слышна такая:
«Речная черна пучина!
Кто справиться с нею сможет?»
«Лишь тот, кто любить умеет,
Лишь тот, для кого дороже
Любви ничего нет в мире…
Лишь тот, кто сумеет волей
Своей одержать победу
Над пагубой и недолей!»
Хорошая песня… Только
Хорошее — скоротечно,
И голос певца растаял,
Быть может, увы, навечно.
И вновь Авалор вздыхает,
Объятый сердечной грустью.
А волны реки струятся,
Спеша от истоков к устью.
Он думает о началах,
Гадает он о причинах
Печалей, которых больше,
Чем в дюне любой — песчинок.
Он едет медленным шагом
Вдоль речки, бегущей в море,
И очи его — как будто
Два горьких и долгих горя.
И вот он верхом въезжает
В ночные речные струи.
И черные волны шепчут,
Над сердцем его колдуя:
«Казалось бы, скорбь тщедушна,
А рыцаря одолела.
Кто душу печали продал,
Подарит пучине тело».
Но вдруг Авалор увидел
У берега челн рыбачий,
Хозяином в этот вечер
Покинутый, не иначе.
И вот выбирает якорь,
За весла садится рыцарь,
И лодка во мрак ныряет,
Чтоб в полночи раствориться.
Никто ничего не знает
С той ночи об Авалоре.
Был слух, что нашел погибель
Он в черной пучине моря.
Но можно ли верить слухам?
Смешно и подумать даже!
Все знают одни лишь волны.
Все знают — да нам не скажут.
Франсиско Са де Миранда
© Перевод А. Косс
ПРИНЦУ ДОНУ ЖОАНУ[21] ПРИ ВТОРИЧНОЙ ПОСЫЛКЕ ЕМУ НЕКОТОРЫХ БУМАГ
Средь стольких доблестей, вам данных богом,
Одна есть: пусть не высшая, она
Всегда была властителям нужна,
И состоит она в уменье строгом
Открыть искусству путь к своим чертогам
И тем на будущие времена
Остаться в памяти людской сполна
И уподобиться богам во многом.
Камен ведет на битву Сципион[22]:
Хоть их оружье — не мечи, но лиры,
Подмога их любой другой мощней.
Досель поется песнь былых времен,
Меж тем как пали медные кумиры.
Что ждать иного от немых вещей?
«Шлю поздно я стихи — и жду суда…»
Шлю поздно я стихи — и жду суда:
Корят меня, что порчу, правя рьяно,
Но, Государь, страшусь самообмана:
К своим строкам пристрастны мы всегда.
Любому дорог плод его труда.
И вот отделываю неустанно.
Гляжу-то в оба, да в глазах туманно,
Иной же крив, а зренье — хоть куда.
Сражаюсь я со словом, полон пыла,—
В том взять пример с Горация посмел[23],
В ином тягаться с ним мне не под силу.
Из множества боев кто выйдет цел?
Одним одно, другим другое мило:
Разноголосье мнений — наш удел.
«Та вера, истова, чиста кристально…»
Та вера, истова, чиста кристально,
Та воля, что себя не опороча,
Познала испытанья всех жесточе
В огне, меж молотом и наковальней;
Та преданность, с которой беспечально
Сносить все беды мне хватало мочи,
Грудь полнившая жаром, влагой — очи,
— Вина моя поднесь и изначально —
Что принесли они мне? Лишь прозванье;
И мне клеймом на лоб словцо пустое
Легло — и жизнь клеймом мне омрачило.
Во власть молвы я отдан суетою.
Коль нет душе погибшей состраданья,
Мне лишь прощенье душу б излечило!
вернуться
21
вернуться
22
Камены — Музы. Сципион Африканский Младший (ок. 185–129 гг. до н. э.) — римский полководец, которого предание изображало ревностным поклонником эллинской культуры.
вернуться
23
Квинт Гораций Флакк (65–8 гг. до н. э.) — автор «Послания к Пизонам (Науки поэзии)» и других стихотворений, посвященных назначению поэта; был одним из главных духовных авторитетов для Са де Миранды.