Но даже в могиле
Тебя не забудет
И счастлив пребудет
Твой верный рыбак.
Алмейда Гарретт
СВОБОДЕ НА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТОЕ АВГУСТА[118]
© Перевод С. Гончаренко
Разбиты цепи? Сброшены оковы?
Отныне мы свободны?
Мы не рабы бесправные отныне,
А граждане отчизны?
И родина нам родиною стала,
И зваться человеком
Отныне может гордо каждый смертный?
Священные законы
Свободы, данной людям от рожденья,
Открыто торжествуют,
И не грозят зловонные застенки
Тому, кто призывает
Невольников вчерашних встать с коленей,
Расправить гордо плечи:
«Эй, люди, распрямитесь! Вы же — люди!»
О светлый час! О счастье!
О благороднейший из всех порывов,
Сердца объединивший!
О светлая и сладкая свобода,
Ты оживила души,
Ты помыслам позволила взлететь,
Надежды воскресила,
Ты озарила мрачный горизонт
Животворящим светом.
И вот уже редеют злые тени,
Редеет мрак зловещий
Тупого ханжества и фанатизма
И диких предрассудков,
И рушатся устои тирании!
Священные законы
Самой природы громко восклицают:
«Для полнокровной жизни
Вы родились. Вы — люди. Вы — свободны!»
ИЗГНАНИЕ[119]
© Перевод С. Гончаренко
На banishment? be mersci-
ful, say — «death»;
For exile has more terror
in his look,
Much more than deat.
Приди ко мне, о Делия! Сядь рядом,
Подруга дорогая. Видишь, этот
Густой туман укутал небеса,
Сокрыв лазурь и солнце, чтоб острее
Отверженность почувствовал изгнанник,
Живущий на земле холодных бриттов.
О, сколь печальна ты, земля чужбины!
Печальна, как пески пустыни голой,
Печальна, как унылый листопад
Бесцветной осени… Мне одиноко
И в людном городе, и в тихом поле.
Иду я вслед за призрачной надеждой,
Оставив родину, друзей и отчий кров,
Чтоб избежать несправедливой кары.
О если бы услышать здесь хоть раз
Родные звуки португальской речи!
Но мой язык здесь людям непонятен,
И отвечает жалобе моей
Мое лишь сердце, горестно сжимаясь.
О горе мне! Часами я смотрел
На воды Темзы, что скользят уныло
Вдоль грозных башен и дворцов, чьи стены,
Забрызганные кровью королей.
Покрылись мхами затхлого величья.
Тяжелые громады древних замков
Хранят воспоминанья о героях,
О праведных делах и преступленьях…
О сколько раз бродил я среди этих
Колонн и портиков, покрытых пылью.
Еще острее ощущая, сколь
Я одинок… Душа моя витала
Так далеко от этих горьких мест,
Где не дано мне было встретить друга,
Где не было возлюбленной, чья ласка
Смягчила бы страдания мои.
О Делия! Тебя послало небо,
Чтобы меня утешить на чужбине.
Мне стали родиной твои объятья,
И зря отныне потирает руки
И радуется низменный тиран.
Меня изгнавший из моей отчизны.
Хотя бы он в пустынную Сибирь
Сослал меня, где среди льдов и снега
Царит полярная глухая ночь
И никогда не всходит наше солнце —
Не страшно мне, коль ты со мною рядом.
Своей улыбкой ты рассеешь мрак,
И отчий кров, и родину, и счастье
Подарят снова мне твои объятья.
БУРЯ
© Перевод С. Гончаренко
I
В полумгле,
На скале,
Что стоит,
Как стена,
Где гремит
О гранит,
Закипая, волна,
О несчастной любви,
Ликом бледен, как мел,
Как поют соловьи,
Бедный юноша пел:
II
«Дуй свирепей, борей,
Море, громче греми!
Расплещи поскорей
Все печали мои!
Где все ветры земли,
Где вы, вихри и гром,
Чтоб сравниться смогли
С бурей в сердце моем!
Раскачай, водоверть,
Сотряси, водокруть,
Разом хляби и твердь,
Как рыданья — мне грудь.
Волны, бьющие в брег,
И грохочущий гром
Не сравнятся вовек
С бурей в сердце моем!»
вернуться
119
Стихотворение написано в эмиграции в Англии, куда Гарретт отправился после государственного переворота 1823 г., отменившего первую португальскую конституцию, принятую в 1822 г. Эпиграф к стихотворению взят из «Ромео и Джульетты» В. Шекспира (акт III, сцена III). Перев. Т. Щепкиной-Куперник).
вернуться
Ромео: К изгнанью? Нет, о нет, будь милосерден.
Скажи, что к смерти. Страшный лик изгнанья
Страшней, чем смерть.
120