Вот — воскресенье. Знаю, горожанин
С подругою влюбленной
Идет в поля из города и странен
Ему их вид зеленый.
Он облегченно дышит на свободе,
И тысячи обличий
С восторгом созерцает он в природе,
Внемля капелле птичьей.
А я не выхожу: во мне клокочут
Приливы черной злости
И призраки средь бела дня морочат
Меня, являясь в гости.
И самая любимая из теней,
Как прежде, дорогая,
Придя, рыдает у моих коленей
И ждет, изнемогая.
МЕНУЭТ
Гостиная светла, роскошна, велика.
Пленяет роскошью отделка потолка.
Широкая софа, козетки, гобелены:
Пейзажи гор, нолей, пастушеские сцены.
На алый гобелен хотя бы мельком глянь:
Там тигр почти догнал испуганную лань.
Портретов — целый ряд. Вот — основатель рода,
Как видно — дворянин крестового похода.
Вон тот — монахом стал, гранд-дамою — вон та:
Сколь чувственны ее карминные уста!
В ее глазах лазурь — и в их разрезе узком
Прародич видится, который был этруском.
Да, шея, голова — во всем заметен след
Едва ль не королей… Но — вот еще портрет:
Вот этот, в Африке, видать, хлебнул немало,
Он изгнан был туда велением Помбала,
Бедняга, что вдали от мест родных зачах:
Немыслимая скорбь стоит в его очах.
Напротив — девушка, — о, как она прекрасна!
Она изгнанника любила, это ясно.
О грозный бег годов, о бренность, о тщета —
Как быстро рухнула венчальная мечта!
Ты, знаю, молодость отвергла и веселье
И обрела покой в уединенной келье.
Еще — вельможа здесь, большой придворный чин:
Он улыбается и нюхает жасмин.
Вот — доктор в мантии, придворный, знаменитый.
Весьма гордились им отцы-иезуиты.
А вот еще один: в войне далеких лет,
У врат Байоны он добился эполет.
Он зорко смотрит вдаль, он рвется в бой упрямо,
Он гордо на щеке несет полоску шрама,—
Мы дышим радостью воинственной судьбы,
И мнится вдалеке победный зов трубы…
В старинном зеркале — увидишь поневоле
Сияние свечей старинных жирандолей.
Под зеркалом стоит наборный клавесин,
Всеобщий баловень, след канувших годин,—
Левей — из ящика выглядывает робко
Старинных партитур пергаментная стопка.
И мне пригрезилось, что ожил старый зал,
Очнулся клавесин — и нежно зазвучал,
Проснулись клавиши, дремавшие устало,
Исчезло прошлое — и настоящим стало;
От гаснущих свечей сгустилась темнота,
И дама — видел я — тогда сошла с холста,
Широкий кринолин оправила небрежно,
Ступила на ковер, заулыбалась нежно
И под мелодию давно минувших лет
Изящно начала изящный менуэт.
НА ФЕРМЕ
Терраса: плавно движутся метиски,
Хозяйка молодая смотрит вдаль:
Меж тем пейзажа каждую деталь
Уже туманит ночи полог низкий.
В траве — жуков светящиеся снизки,
Неспешно стадо тащится в кораль,
И тянет песни древнюю печаль
Погонщик мулов, длящий путь неблизкий.
За бурою высокой городьбой
Раздетые работницы гурьбой
Шумят еще и возятся в купальне.
Уже луна встает по-колдовски,
И птичий крик все глуше, и быки
Бредут, мыча в потемках все печальней.
В ПОСЕЛКЕ
Два пополудни. Жжет неимоверно
Тяжелая и душная жара.
Однако в кузне с самого утра
Вздыхает наковальня равномерно.
Стоит без посетителей таверна —
Недаром у хозяина хандра.
Жужжит в дверном проеме мошкара,—
В подобный час всему живому скверно.