Одни храпят, склонясь на край стола,
Облапив опрокинутые кубки,
Другие — рассуждают про дела.
Еще какой-то, хворый, длинный, хрупкий,
Амурную бормочет ерунду,
Пуская дым из почерневшей трубки.
Бредет по стенке пьяный, на ходу
Шатаясь, разобиженный, с досадой,
Плешивый тип клянет свою нужду,
Что, мол, отцу о смерти думать надо,
Бубнит: мол, жизнь не стоит ни гроша,
И просит дать совет насчет подряда.
Темна таверны ветхая душа,
Продымлена. И полуночный ветер
Свистит снаружи, по стеклу шурша,—
Способен вызвать жалость и насмешку
Любой из тех, кто здесь печально пьет,
Кому осталось меж мирских забот
Глотать вино и слезы вперемешку.
ПЫТКА ХИМЕРАМИ
Красноречивые строенья…
Заснувши в час безветренный, вечерний,
Иль, может быть, в ночной, дождливый час —
Мы видим, как, в венках из роз и терний,
Встает былое призраками в нас!
В комедии мирской изнемогая,
Самим себе смирение внуша,
Мы ждем — и в нас встает совсем другая,
Бессмертная, но страстная душа!
Ненужные средь бела дня картины:
Монастыря щербатый силуэт,
Восход луны, забвенные руины —
Для тонких душ — как радужный рассвет.
О, кто не знал такого беспокойства,
Кому не грезилась в пучинах сна
Элегия мистического свойства —
Над кладбищем плывущая луна!
О, колыбель сентиментальной жажды,
О, этот Юг, где грезят наяву
Химерами, — как не познать однажды
Жестоких меланхолий синеву?
О, сколько раз, мечтаньем вечным хворый,
Почти в конце пленительного дня
Я размышлял о ней, о той, которой
Дано, быть может, излечить меня!
Чем глубже ночь, тем очертанья резче:
Туман… Все гуще, ниже, голубей…
Мох на стене… Бессмысленные вещи,
Причины фантастических скорбей!
О, кто бы от такой тоски не высох,
Кто не узнал бы горький вкус беды,
Следя закатный луч на кипарисах,
И лунный диск на скатерти воды?
О грезы, о шатер ветвей зеленых —
Рабовладельцы, пусть на свой манер!
О, прочь, скорее прочь от рощ лимонных,
Прочь от тропы, ведущей в край химер!
ГРЕЗИТЕЛЬ, ИЛИ ЖЕ ЗВУК И ЦВЕТ
Эсе де Кейрошу
I
Я слушал музыку земных растений.
Я — грезитель, мудрец, каменьями побитый,
Я коротаю дни средь мысленных химер,
Покуда Океан ярит свой гнев несытый
И бог с палитрою выходит на пленэр.
Средь жизни нынешней, и чуждый, и забытый,
Брожу, как человек давно минувших эр.
О, дух иронии! Ты мне один — защитой
От возлетания в предел нездешних сфер.
Кинжал теории, мышления тяжкий пресс.
Не в силах все-таки явить противовес
Способности и петь, и грезить на свободе…
Былой любви служить по-прежнему готов,
Повсюду я ищу звучание цветов
И позабыл число отысканных мелодий.
II
Я видел образы и формы,
Я видел разум бытия.
Я знаю, в мире все — одна игра ума:
Светило нас убьет, коль в нас лучи направит,
Лазурью властвует, я ведаю, чума,
А жемчуг, зародясь, моллюска тяжко давит.
Увы, Материя — моей души тюрьма.
Покуда лилия Луну собою славит
И аромат струит, — уже рождает тьма
Цветок, что плоть мою безжалостно отравит.
О, все известно мне! Но в дебрях бытия
Так побродить люблю без всякой цели я,
Растений музыку в душе своей лелея,—
Мне в розах виден лик едва ли не Христа,
Мне звонкие цветы — суть чистые цвета.
И бога для меня в себе хранит лилея.
ДОЖДЛИВЫЕ НОЧИ