Под его вопрошающим взглядом девушка опустила глаза и отвернулась бы вновь, если бы он не удержал ее рукой.
— Вы говорили мне о своей любви, — сказал он, — и я внимал вам с взаимной любовью. Именно поэтому мне удалось спасти вас.
— С… любовью? — едва слышно переспросила Пурилла, но он понял ее, догадавшись, о чем она спрашивала, по движению ее губ.
— Милая моя, я люблю вас! Я был настолько глуп, что не сказал вам об этом прежде, но я не понимал себя. Не понимал, как много вы для меня значите и как сильно я люблю вас, пока не узнал, что вам грозит опасность.
— Вы… вы… любите меня?
Как заблестели от радости ее глаза, как зазвенел ее голос!
— Я люблю вас так, как вы того достойны, — продолжал граф. — Я нашел свое Золотое Руно, Пурилла, и я понимаю теперь все, что вы пытались донести до меня, когда я был слишком туп и слишком глуп, чтобы постичь это! Теперь ничто, кроме моей любви к вам, не имеет никакого значения.
С этими словами он крепко прижал ее к себе.
Он был очень нежен, и когда их губы встретились, он убедился: они такие, как он и мечтал: невинные, мягкие и нежные, подобно лепесткам лилии, и такие же прекрасные.
Граф понимал, что причина, по которой он не торопился признавать в Пурилле женщину, какую он хотел бы видеть в качестве своей жены, была та, что его чувства оказались на сей раз столь возвышенны и благословенны и столь не походили на все испытанное им раньше! Его чувство к Пурилле напоминало то, что рождала в нем божественная музыка или любование солнечным светом.
Девушка, которую ему посчастливилось взять в жены, была чарующе прекрасна, а те переживания, что он пробудил в ней, казались ему божественной благодатью, снизошедшей с небес. Он испытывал удивительное чувство, что и его самого небо благословило на эту любовь, и ему, одному из немногих мужчин, даровано постичь совершенство мироздания.
Его поцелуи становились все настойчивее, губы все требовательнее. Литтон не сомневался: Пурилла отвечает ему не только своим телом, но и сердцем и душой, и он обещал самому себе, что будет любить и защищать ее до конца своей жизни от зла и несчастий этого мира.
Литтон приподнял голову, чтобы всмотреться в ее лицо, и с восхищением увидел, как оно засветилось и преобразилось от счастья. Оно являло собой истинное воплощение красоты.
— Я люблю вас! — прошептал он. — Теперь скажи мне, что ты чувствуешь ко мне.
— Я… я люблю… вас… я люблю… вас! — чуть не плача от избытка чувств, произнесла Пурилла. — Я люблю вас с первой минуты, как только… увидела вас… И я уже тогда поняла — вы тот, о ком я всегда… мечтала…
— Моя любимая! Это то, о чем и я хотел тебе сказать. Я никогда не перестану любить тебя, с этого мига и на веки веков и, может быть, на все те миллионы жизней, которые отведены нам после этой.
— Я не в силах… поверить. Неужели это правда… и вы любите меня, — прошептала Пурилла.
— Значит, мне придется доказать это и тебе, и себе тоже, — ответил граф. — Ведь пока я не встретил тебя, я и не знал, какая она — любовь, какое это прекрасное, замечательное чувство.
— Только… любовь… помогла вам… услышать меня, когда я взывала к вам. Ведь вы верите… теперь… что это возможно?
— Я не только верю, — признался граф, — но мы непременно займемся этим явлением, мы будем верить в него и, по возможности, попробуем воплощать его в жизнь.
Пурилла вскрикнула от восхищения, а он продолжал:
— Я знал, что ты в опасности, и стоит мне лишь подумать, что мог и не найти тебя, мне становится страшно и я не хочу больше ни на минуту расставаться с тобой.
— Как… глупо с моей стороны было не подумать об опасности, когда я отправилась внутрь пещеры, — сокрушалась Пурилла. — Но все-таки я рада, что все так вышло.
Иначе мы не знали бы теперь, что можем… слышать и чувствовать друг друга, даже если вдруг окажемся разделены.
Наша любовь… сильнее… времени и пространства.
— И я теперь верю в это, — прошептал граф, — и раз я убежден, дорогая моя, любимая моя, как и ты, что наша любовь дарована нам Богом, мы будем стараться использовать наши внутренние силы и возможности на благо людей. Ведь ты уже показала мне, как это важно.
— Какой же вы замечательный, — в ответ прошептала Пурилла. — Я так счастлива… очень… счастлива, и я буду благодарить Бога каждую минуту каждого дня моей жизни за то, что вы — мой… муж.
Последнее ее слово потонуло в его поцелуе.
Он прижимал ее все крепче и крепче, пока она не стала слышать биение его сердца. Пурилла поняла — она разбудила его чувства. Литтон действительно полюбил ее так, как она того хотела.
Она начала ощущать особенный жар и на губах Литтона, и в его поцелуях — они заставили ее чувствовать, как он забирает ее сердце в плен.
Но она не сопротивлялась, ей хотелось подарить ему не только свое сердце, но и всю себя. Чтобы больше не существовать без него, а слиться с ним воедино и стать частью его.
Пурилла не осознавала до конца своих желаний, она поняла лишь одно — исполнилась ее мечта, и чувства, которые он пробудил в ней, казались ей частью красоты окружающего мира, сияния солнечного света.
— Я люблю тебя очень сильно, — шептал ей Литтон, — и мне страшно испугать тебя, моя любимая, но я постараюсь быть очень нежным и осторожным.
— Я… ничего… не боюсь, — отвечала Пурилла, — ты для меня — это мир вокруг. Ты заполнишь все, и землю, и небо, пока не останутся только ты… и любовь.
В ее голосе все-таки слышался легкий испуг, но Литтону показалось, он уже исчезает.
И когда он поцеловал ее снова, то почувствовал, как оба они словно увлекают друг друга в небесную даль.
Восторженная, исступленная любовь, которую дарила ему Пурилла, была настолько чувственной и в то же время настолько чистой и благословенной, что ему хотелось встать на колени и горячо поблагодарить ее за то Золотое Руно, что ищут все мужчины, но которое лишь немногим, самым везучим, удается отыскать.
Почувствовав дрожь ее тела, он понял, что она соединяла в себе и божественное и земное начало и что преподать ей любовь так волнительно, так возбуждающе и интересно, и он посвятит этому всю свою жизнь.
— Я люблю свою замечательную маленькую жену! Я люблю тебя!
У него срывался голос, и искренность, с которой он говорил, вызвала слезы на глазах Пуриллы.
Оставалась только близость двух людей, чья любовь не нуждалась ни в каких словах, потому что их мысли, чувства, сердца, души и тела стали навечно единым целым.
От автора
Описание неразберихи, царившей в Виндзорском замке и других королевских дворцах, не грешит против истины. По собственной инициативе принц-консорт, супруг королевы Виктории, приступил к реформированию дворцовых порядков. Произведя подсчеты, он выяснил, что суммы денег, выделявшиеся и тратившиеся на содержание двора и королевских резиденций, несоразмерны чрезмерно безалаберному ведению королевского хозяйства.
Он выяснил, например, что, хотя ежегодно десятки тысяч человек обедают при дворе, только небольшая часть этих людей имела право удостаиваться такой чести. В основных помещениях свечи менялись каждый день, независимо от того, действительно ли в этом возникала необходимость, и это воспринималось слугами как их традиционная обязанность.
Для Виндзорского замка в течение одного квартала в среднем приобреталось не менее 18 новых щеток, метел или швабр, 24 новых пар перчаток английского производства, 24 замшевых тряпок и 96 мусорных мешков. Был момент, когда одних только щеток для смахивания пыли, «разбросанных по всему замку», насчитывалось от трех до четырех сотен.
Принц Альберт направил всю свою энергию и организаторские способности на борьбу с разгильдяйством и халатностью и к 1845 году, когда он скоропостижно скончался, в дворцовом хозяйстве уже наметились значительные улучшения, но, без всякого сомнения, его сильно выматывало это его неослабевающее желание воздвигнуть порядок на месте царившего повсеместно хаоса.