Энджел хотела было отпустить львят, как тут снова послышался гул мотора. Самолеты возвращались.
Несколько мгновений Энджел провела в оцепенении, не зная, что предпринять. Затем девочка судорожно огляделась по сторонам, стараясь понять, сможет ли она сдвинуть какой-нибудь камень, чтобы быстро заблокировать вход. Но все они были слишком громоздкими. Самолет покружился низко над землей и, резко рванувшись, улетел прочь.
Энджел медленно приходила в себя, представляя, как самолет улетает все дальше и дальше, превращаясь в маленькую точку на фоне рассветного неба. Она наклонилась, чтобы поцеловать львят в их мохнатые головы.
— Теперь они уже точно улетели, — сказала она успокаивающе. — Мы в безопасности.
Львята доверчиво смотрели на нее широко открытыми глазами. Энджел улыбнулась им в ответ. Если бы их мать сейчас была здесь, она бы с одобрением посмотрела на нее, и от этой мысли девочка почувствовала гордость за себя. Она знала, что внесла свой вклад в заботу о детенышах, поступила как настоящий член семьи. Сейчас ей уже было сложно представить, как она поначалу боялась этих животных, — первым делом, конечно же, львицу, но и львят тоже. Сидя с уютном логове и вдыхая сладкий запах их теплого меха, Энджел вспоминала, как все это начиналось. Поначалу у нее просто подкашивались ноги, когда она неуверенным шагом удалялась от того места, где осталась лежать под камнями Лаура. Зажатая между могучим телом львицы и игривой троицей львят, она медленно двигалась вперед, стараясь сосредоточиться на каждом шаге. Она боялась ненароком наступить на одного из детенышей или еще как-нибудь навлечь на себя гнев львицы. Энджел знала, что при малейшем промахе та убьет ее одним ударом своей мощной лапы.
Наконец, когда силы Энджел уже были на исходе, львица остановилась возле какого-то дерева. Покружив на одном месте и обнюхав землю, она легла на бок. Львята тут же подбежали к ней и, уткнувшись мордочками в ее бледный живот, принялись сосать молоко. Энджел присела на корточки немного в стороне от них. Пока львята сосали материнское молоко, ее собственный живот сводило от голода. Ей было так плохо, что она почти теряла сознание. Ее горло распухло, а во рту было так сухо, что она еле ворочала языком. Она с завистью смотрела на львят. Вокруг ее ноздрей и глаз кружились мухи, но она едва обращала на них внимание. Даже сильная головная боль почти не беспокоила ее. Единственная часть тела, которую она сейчас чувствовала, — это ее живот. Сжимаясь от нестерпимой боли, он гневно требовал еды.
Когда львица встала на ноги, чтобы вести дальше своих детенышей, Энджел едва заставила себя подняться. Вцепившись в колючую ветку терновника, она лишь успела подумать: «Я не смогу».
Девочка посмотрела на землю у себя под ногами и решила, что самое время лечь прямо здесь, и пусть гиены снова найдут ее. Она чувствовала, как по ее ногам уже ползают муравьи. Умирать — это на самом деле не так страшно и не так сложно, как можно было представить.
Но тут сзади подошла львица и мягко подтолкнула девочку в спину, не давая ей останавливаться.
Энджел побрела вперед. Какой-то частью сознания она старалась понять, почему львица не бросает ее. Скорее всего, у нее были на то свои причины. Может быть, она просто гонит свою добычу в такое место, где можно было спокойно пообедать. Особое место для особой еды.
При этой мысли Энджел рассмеялась — странным высоким смехом, от которого ей самой стало не по себе. Какое облегчение — думать, что все это скоро окажется позади. Все, что от нее требуется, — это переставлять одну ногу за другой, каждый раз все ближе к заветному концу.
С трудом разомкнув свои пересохшие, потрескавшиеся губы, Энджел вдохнула жаркий воздух пустыни. Она почувствовала влагу на губах и солоноватый привкус крови. Впереди ничего не было видно — только дрожащее марево жары.
Но тут она разглядела блеск воды. И груду темных камней, издали напоминавшую пирамиду из детских кубиков, которыми она играла до тех пор, пока не выросла из таких забав.
Она зашагала в ту сторону, прищуривая глаза, чтобы развеять мираж. Но вскоре до нее донесся шум воды. Львица остановилась и опустила свою рыжевато-коричневую голову. Там, из-под скалы, весело журча, бил родник.
Казалось, он появился из ниоткуда и убегал прочь, теряясь среди голых серых песков. Энджел опустилась на колени рядом с львицей и принялась жадно пить воду. Каждый глоток громко отдавался в ее голове, а рядом с ее ухом так же шумно пила воду львица. Набрав в пригоршню воды, Энджел плеснула себе на лицо и волосы.
Утолив жажду, она встала, выпрямилась и почувствовала, что ее желудок настолько полон, что даже слышно бульканье воды при ходьбе.
Тем временем львица улеглась под акацией, и ее детеныши снова принялись жадно сосать молоко. Энджел пристроилась в тени соседнего дерева. Глядя на львят, она забыла, как только что радовалась тому, что ей удалось утолить жажду. Голод снова дал о себе знать, как кошмарный сон, от которого никуда не деться. Тут ей в голову пришла мысль. Повернувшись к стволу дерева, она оторвала кусочек коры и отделила от нее тонкую полоску внутренней кожицы. Она принялась жевать ее, как показывал Зури.
— Охотники едят это, — говорил он. — Это спасает от голода.
Она вспомнила, как он, сказав это, замолчал. Энджел знала, что он никогда не забывал о своем отце и старшем брате. Они оба были прославленными охотниками, которых все уважали за их мастерство. Но они оба умерли от кровавой лихорадки, как и мать Зури. Если бы он сам не был в отдаленном лагере пастухов в то время, когда разразилась эпидемия, то, скорее всего, тоже умер бы.
Сидя под деревом и пережевывая кусочек коры, Энджел чувствовала, что львица наблюдает за ней и как будто старается понять смысл ее действий. Высосав последние соки из кусочка коры, Энджел выплюнула пережеванные волокна. Однако сладковатый привкус коры лишь слегка притупил чувство голода.
Один из детенышей подошел к девочке. Его мордочка была забрызгана молоком. Львенок уткнулся носом в руки Энджел, и они стали мокрыми от молока. Девочка почти инстинктивно поднесла пальцы к губам.
Несмотря на то что там было всего несколько капель, Энджел почувствовала, каким сладким и жирным было молоко. По вкусу оно напоминало молоко Мамы Киту.
При мысли о верблюдице ею овладело иное чувство. Кроме отчаянного желания есть, ей смертельно захотелось ощутить прикосновение мягкой верблюжьей шерсти. Она тосковала по бархатистым губам, щиплющим ее за плечо, и по чувству безопасности, которое исходило от этого большого, сильного животного. Тут же на Энджел нахлынули воспоминания. Лаура, сидящая в седле за ее спиной... Она сама, прижавшаяся маленьким тельцем к бездыханной груди матери... Энджел отогнала от себя эти воспоминания. Отныне она будет думать только о своих верблюдах. И о Зури.
Она плотно закрыла глаза и принялась шептать их имена:
— Мама Киту. Матата.
«Я их обязательно найду, — говорила она самой себе. — Или они найдут меня». Она представила, как приведет верблюдов в деревню со смоковницами, и там их встретит Зури. Он примет их в своей хижине, где нет взрослых. Они будут жить там одни — две осиротевшие души под одной крышей...
Но сначала она должна выжить. И для этого ей нужно есть.
Как раз в эту самую минуту львица издала мягкий призывный звук, как будто угадав, о чем думала Энджел. Девочка осторожно подкралась к ней, старательно отводя взгляд в сторону и двигаясь очень медленно, чтобы львица смогла вовремя предупредить ее неосторожные действия. Но та, наоборот, повернула голову к Энджел и нежно потерлась мордой о ее лицо. Трое остальных детенышей увлеченно сосали молоко, тесно прижавшись друг к другу. Протиснувшись между двумя из них, Энджел увидела свободный сосок. Опустив голову к мохнатому животу, она принялась сосать молоко. Девочка помогала себе рукой теми же самыми движениями, которыми она сцеживала молоко из вымени Мамы Киту. Теплая сладкая жидкость наполняла ее рот, стекала по языку и дальше — в горло. С каждым глотком она чувствовала, как к ней возвращаются силы.