– Мы не будем на нем далеко ездить, пока не поменяем номера. Завтра мы заедем на какую-нибудь тихую улочку и сделаем это.
Наличие машины очень радует меня. У Мамы и Папы была машина, но ею пользовались только в особых случаях. Внутри гараж был отделан лучше, чем комната Сандора в «Шепардз-Буш» или наша в «Рейлуэй-Армз»: белые стены, встроенные шкафы, пластмассовые абажуры на лампочках. У машины был войлочный чехол, как те попоны, что надевают на лошадей. По воскресеньям Папа брал меня с собой, и я – едва не сказал «скреб» – мыл ее, а потом Папа ехал за Маминым отцом и привозил его к нам на обед. Для машины это было как бы еженедельной зарядкой. Нас с Тилли тоже изредка возили на ней, но эти случаи я могу сосчитать по пальцам обеих рук.
Прошлой ночью я лежал рядом с Сандором и думал о Маминой и Папиной машине, я вспоминал их и Тилли и как плохо стало, когда она сбежала. Вероятно, эти воспоминания как-то подействовали на меня, заставили нервничать или почувствовать себя одиноким – в общем, я потянулся к Сандору. В полусне я прижался к нему и положил руку на его тело – ох, до чего же сильное и теплое! – и набат, который, как предполагалось, должен был не дать мне это сделать, не зазвучал. На этот раз он не ударил меня, только резко оттолкнул и пнул в голень. У него были длинные ногти на ногах, и утром, когда я встал с кровати, увидел на голени кровь, но он ничего не сказал о ночном происшествии, и я решил, что лучше промолчать.
Он отдал мне ключи от машины, и мне пришлось сесть за руль. Хорошо, что приятель Тилли под номером два научил меня водить. Сандор разложил на коленях карту. До Атертона дорога была дальней, гораздо дальше, чем он думал, когда мы вселялись в «Рейлуэй-Армз», – целых тридцать миль. Над нами висело серое небо, дул резкий ветер. Мы проехали через череду деревушек. Все они показались мне похожими друг на друга и одинаковыми во всем: дома, как на Мамином календаре, с соломенными крышами и деревянными наличниками, церковь с круглой или квадратной башней, большущие ангары, больше похожие на железнодорожные вокзалы, и штуки, напоминающие огромные железные бутылки, – силосные башни, как сказал Сандор. Сама местность представляла собою поля, которые перемежались маленькими темными лесками, а изредка на горизонте появлялись громадные особняки, напоминавшие Хэмптон-корт[11].
Атертон-холл, или Джаредз, был отмечен на карте Сандора. Он сказал мне, что, как он считает, мы скоро будем на месте, что до него миля или две. Я чувствовал, что он все сильнее волнуется из-за чего-то. Его речь замедлилась, голос стал глубже, и салон машины наполнила странная атмосфера. Самое близкое сравнение, которым я могу описать ее, – это как перед бурей. Она давила, и создавалось ощущение, будто приближается нечто мощное, сметающее все на своем пути.
– Там, – сказал Сандор. – Съезжай на площадку для отдыха.
Сначала я ничего не увидел, только высокую живую изгородь из чего-то колючего и забор. Но дальше по дороге в изгороди образовался проем, и я увидел высоченные деревья, нависающие над лужайкой. Мы с Сандором направились туда. Пока мы ехали сюда, на многие мили не было ни одной встречной машины, а уж пешеходов – тем более. Я уже знал, что в провинции редко можно встретить на обочине пешехода. Вокруг царили тишина и пустота. По другую сторону до самого горизонта простирались бескрайние поля, на одном из них стояла лошадь, другое было засеяно чем-то, что росло рядами и напоминало полоски на огромном зеленом свитере.
Там, где заканчивалась зеленая изгородь, стояли два воротных столба, сложенных из кирпичей, а на них висели кованые ворота. Створки были закрыты. Я понял, что архитектор, написавший книгу, подразумевал под «редкими». На вершине левого столба стоял каменный лев. Именно стоял, глядя поверх ворот на своего приятеля или подругу – в общем, на другого льва, – и этот другой лев тоже стоял, но передними лапами прижимал человека. Каменный человек был одет в старинный наряд, с воротником-жабо, как во времена Генриха VIII. Он был сделан просто мастерски; тот, кто его вытесал, был очень талантливым, потому что на лице у каменного человека отражались мука и страх. Он поднял руки и ухватился за нижнюю челюсть льва. Человек цеплялся за жизнь, но с первого взгляда было видно, что добром все это не кончится, что лев съест его.
11
Дворцово-парковый ансамбль в Лондоне. Построен в XVI в., достраивался в конце XVII в. в стиле барокко.