– Гарнет не узнает меня, – сказал я. – Я точно знаю, что нет. Он видел меня мельком, минуту или две. Ты же знаешь – ты сам говорил, – что все темноволосые и с бородой похожи друг на друга.
– Светловолосый и без бороды не похож на темноволосого и с бородой, вот так.
– Но почему это так важно? – Я был вынужден спросить, хотя знал, что не получу ответа. – Ради чего все это?
Он покачал головой, но не так, когда люди хотят сказать «нет», а когда выражают нетерпение.
– Мне и в самом деле не хочется сбривать бороду, Сандор, – сказал я, расхрабрившись. Я должен научиться хоть иногда противостоять ему, обязательно должен.
Он посмотрел на меня. Он окинул меня тем самым улыбающимся взглядом, от которого я леденел.
– А ты и не обязан этого делать. Я сам сбрею.
Сандор бреется опасной бритвой. До встречи с ним я никогда не видел, чтобы ею брились. Лезвие убирается в рукоятку из перламутра. Он рассказывал, что бритва принадлежала его прадедушке и была куплена в каком-то первоклассном магазине в Лондоне, на Джермин-стрит. Сандор ни разу не порезался. Ему нравится бриться, потому что для этого процесса требуется мастерство, а еще точность и твердость руки, особенно когда проводишь этим жутким, блестящим и тонким лезвием по челюсти, которая и сама похожа на лезвие.
Я знал, что он не порежет меня, но сама идея мне не нравилась. У меня вообще странные идеи насчет Сандора, насчет того, что он хочет от меня и сделать со мной. Я не настолько несведущ, чтобы не понимать, что ему нужна власть. Ну, власть у него есть. Но иногда мне кажется, что ему нужно – пусть это и звучит дико, – в общем, сделать из меня мазохиста. Он хочет, чтобы мне нравилась боль. Он хочет, чтобы мне нравилось, как он причиняет мне боль и унижает меня. Возможно, я немного сумасшедший, а может, как говорит Сандор, у меня просто богатое воображение.
– Я бы предпочел сам, – сказал я и, еще произнося эти слова, понял, что уже сдался, уже согласился расстаться с бородой.
У Сандора снова это получилось – заманить меня в ловушку, поймать в свои сети и связать.
– Сядь на стул.
Стул был только один. Из черного резного дерева, со щербинами, поломанный, с грязной темно-красной обивкой, с сиденьем, продавленным настолько, что оно превратилось в таз. Сандор прикурил сигарету и принялся править прадедушкину бритву на кожаном ремне. Я положил одну из подушек на стул и сел на нее перед зеркалом. На зеркале, не старинном, дешевой копии из «Хоумбейз»[16], была то ли наклеена, то ли нарисована уродливая женщина по имени Джейн Эврил[17], вскидывающая ноги.
Сандор начал не с бритвы. Сначала он маникюрными ножничками обрезал мою бороду, а потом – волосы.
То, каким я вышел из-под бороды после того, как он стал брить меня, напомнило мне о том, о чем, как я думал, я забыл: как Мама обычно будила меня по утрам. Она входила в комнату, вся сияющая, и говорила: «Добрый день», хотя времени всегда было не больше половины восьмого, а затем стаскивала с меня одеяло. Она стаскивала его одним движением руки, и на меня набрасывался холод. У Мамы и Папы было четыре телевизора в доме, а пачек печенья и бисквитов больше, чем в «Сейнбери»[18] в Ипсвиче, но у них не было центрального отопления. Холод набрасывался на меня, и у меня перехватывало дух. Вот примерно то же самое я ощутил, когда Сандор сбрил с моих щек мягкие, теплые, приятные, уютные волосы, так меняющие внешность.
Но в остальном все было в порядке. Бритва не причинила вреда. Появилось небольшое раздражение, почти незаметное. Я почувствовал, что начинаю успокаиваться, хотя мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы не прикрыть руками лицо, мое обнаженное, голое лицо. Я слегка съехал со стула, выдохнул, расслабил плечи. Подбородок выглядел крупнее, чем я помнил его. Это хорошо. Щеки были розовыми, хотя, возможно, в этом сыграло роль раздражение. Сандор водил бритвой по моей верхней губе очень нежно. Как еще назвать участок между носом и ртом, если не верхней губой, но ведь за ним и в самом деле идет губа. Сандор очень старался не задеть мою губу.
Я начал думать, что все это было чепухой – моя идея насчет того, что он хочет превратить меня в мазохиста, я действительно стал успокаиваться. Я думал, что он закончил. Я с медленно растущей уверенностью смотрел на свое отражение, когда он резко поднес бритву к моему лицу и лезвие остановилось в миллиметре от того места, где под ноздрями образуется ямочка. Разве я слегка двинул головой, чтобы получше рассмотреть линию подбородка? Сомневаюсь. Думаю – знаю, – что Сандор просто прижал бритву к этой впадинке, и я ощутил нечто вроде укуса насекомого. Появилась кровь, сначала в виде одиночных бусинок, потом в виде скопления бусинок, а затем в виде ручья, который затек мне в рот.
17
Правильно: Жанна Авриль (наст. Жанна Бодон, 1868–1943) – танцовщица канкана в «Мулен Руж» и знаменитая модель Анри Тулуз-Лотрека.