- Может, вы все же объясните, на каком основании? – устало поинтересовалась гимнастка. – Что случилось-то?
- Убийство случилось, – отозвался следователь.
Его слова прозвучали так обыденно, что у Леры по спине прошел холодок.
Среди артистов тоже послышался шепоток, некоторые испуганно смотрели вслед медикам, вытягивая шеи и вставая на цыпочки.
Подозвав директора, Зельницкий попросил его отвести их в более тихое место, и Виктор Василич покорно засеменил по коридору, не переставая причитать себе под нос.
- Вы уверены, что это убийство? – вдруг спросил он. – Ну не мог из наших никто на такое решиться, не мог! У нас вся труппа как одна большая семья!
- Знаете, бывает, и родственники друг друга пачками убивают, – шелестя бумагами, ответил Зельницкий. Виктор Василич не нашелся с ответом и остаток дороги молчал. Лера тихо шла следом за ними, почти не обращая внимания на сопровождавшего их конвоира.
Коридор вывел их к занавесу. Откинув полог, директор прошел на арену и остановился у бортика, нерешительно переводя взгляд с конвоира на следователя и обратно.
- Это основной манеж, можете расположиться здесь, вас не побеспокоят. Но если неудобно, можем пройти ко мне в кабинет, это назад по коридору...
- Нет, спасибо, все в порядке. Пока можете идти, я вас позову.
Виктор Василич ушел, напоследок бросив на Леру быстрый перепуганный взгляд. Ей показалось, что еще секунда рядом со следователем, и он упадет в обморок. Впрочем, она и сама была к этому близка.
Между тем Зельницкий прошел за бортик первого ряда и сел, раскрыв свою папку и жестом указав Лере на место по другую сторону от лестницы. Она села, все еще одной рукой прижимая к груди свою сумку, а другой цепляясь за чашку.
- Итак, Виктор Васильевич сказал, вы журналистка, – начал следователь. Лера кивнула, непослушными пальцами вытащила из кармана удостоверение и вручила его мужчине. – Рудакова Валерия Сергеевна. Что за издание?
- Газета «Вестник».
- Понятно. Что ж, рассказывайте. Как и когда вы нашли Лапину Анастасию Юрьевну?
- Случайно, если честно... Мы договорились об интервью с одним дрессировщиком, Игорем Громовым, и я искала его гримерку. Видно, свернула где-то не там, и... в общем, гримерки я не нашла, пошла дальше, наткнулась на двери помещений для животных, а там увидела указатель в сторону гримерок, ну и вот, – она устало усмехнулась. – Срезать решила... А там темнота одна, и звери вокруг. Я уже к выходу почти подходила, когда будто что-то упало, и животные переполошились. Побежала на свет, открыла дверь, оглянулась, а там...
Она покачала головой, залпом осушила чашку и поморщилась. Коньяк противно скользнул по горлу и осел где-то в груди неприятной горечью.
- С убитой были знакомы?
- Днем только познакомились. Я директора искала, дорогу у нее хотела узнать.
- В тех помещениях видели кого-нибудь? – смерил ее взглядом Зельницкий. Лера медленно покачала головой.
- Нет, только... тень какая-то на свету скользнула, я толком не разглядела. И шум этот, когда она упала... Больше ничего.
- А днем, может, видели что-нибудь необычное? – снова спросил следователь. – Может, она с кем-то ссорилась или еще что?
- Дрессировщик к ней подходил, к которому я приехала... – начала Лера. Зельницкий нахмурился.
- Игорь Андреевич Громов?
- Да... я не до конца поняла, из-за чего они ссорились, потом он ушел, а Настя расстроилась, плакала даже.
Под конец их разговора Лера была выжата, словно лимон. Мысли путались, от выпитого коньяка хотелось спать, а Егор Ильич все писал и писал в своем блокноте и отпустил ее только в начале двенадцатого, наказав никуда пока не уезжать – на случай, если появятся вопросы.
Приказ окончательный и обжалованию не подлежит.
Измученная, Лера вышла назад в коридор, ни на кого не глядя, села на первое попавшееся свободное место и спрятала лицо в ладонях.
Черт бы побрал это интервью!
Собравшиеся артисты тихо шептались, поглядывая на журналистку, но задавать вопросы не торопились. Только Михаил осторожно поинтересовался ее состоянием и, получив безучастный ответ, так же тихо отошел, взглянув на затерявшегося в толпе Громова. Игорь стоял, прислонившись плечом к стене, и не сводил глаз с ярко-красного занавеса, ведущего на арену.
Многие из артистов не просидели у следователя дольше десяти минут. Большая часть балета, эквилибристов и гимнастов ушла, и в коридоре осталась лишь жалкая горстка тех, кого еще не допросили. Ожидая своей очереди, артисты откровенно злились, недовольно поглядывали на часы, на которых время уже давно перестало быть «детским», и сетовали на следователя.